Война и люди - Василий Песков

Последнее слово в Ставке было, конечно, за Верховным Главнокомандующим.

Приказы и распоряжения Верховного Главнокомандующего разрабатывались и принимались обычно в рабочем кабинете Сталина. В комнате по соседству стоял большой глобус и висели карты мира. В другой комнате стояли аппараты для связи с фронтами.

В Ставке часто бывали члены Государственного Комитета Обороны, руководители Генерального штаба, начальник тыла. Часто в Ставку приглашались конструкторы самолетов, танков и артиллерии, командующие фронтами.

Доклад в Ставке для каждого был делом очень ответственным. Сталин не терпел приблизительных и особенно преувеличенных данных, требовал предельной ясности. Со всеми он был одинаково строг. Но умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела.

Почти всегда я видел Сталина спокойным и рассудительным. Но иногда он впадал в раздражение. В такие минуты объективность ему изменяла. Не много я знал людей, которые могли бы выдержать гнев Сталина и возражать ему. Но за долгие годы я убедился: Сталин вовсе не был человеком, с которым нельзя было спорить или даже твердо стоять на своем.

– Говорил ли с вами когда-нибудь Сталин о личности Гитлера?

— Я помню один разговор. Это было ночью под 1 мая 1945 года. Я позвонил Верховному из-под Берлина и сказал, что Гитлер покончил самоубийством. Сталин ответил:

«Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым…»

– Георгий Константинович, как вы ощущаете руководящую роль партии в войне?

— Войну мы не сумели бы выиграть и судьба нашей Родины могла бы сложиться иначе, если бы не было у нас цементирующей силы — партии. Все самое трудное, самое ответственное в войне в первую очередь ложилось на плечи коммунистов. А работа в тылу, организации промышленности! Я не могу без восхищения говорить об этой грандиозной работе, проделанной в самые трудные дни. За короткое время — с июня по ноябрь 41-го года — более полутора тысяч предприятий с территории, которой угрожала оккупация, были передвинуты на восток и вновь возвращены к жизни.

Нынешняя молодежь знает, что такое стройки и большие заводы. Так вот представьте, что авиационный завод в какие-нибудь месяц-два перевозился и начинал давать продукцию на новом месте. День и ночь шли эшелоны с оборудованием на восток. День и ночь с востока страны шли эшелоны с оружием и войсками. Весь этот гигантский кругооборот происходил с величайшим напряжением сил, массой неурядиц, неразберихи и столкновений, но совершался он безостановочно, все нарастая, подчиняясь руководящей и организующей силе.

И это только одно звено в ряду бесчисленных военных забот, которые партия взяла на свои плечи. Я горжусь, что вырос в этой партии.

– Всякая война неизбежно бывает войной умов. Что вы скажете в этом смысле о своих противниках в немецких штабах? Планируя операцию, учитывали вы характер военного мышления какой-либо конкретной личности?

— Знали немцы почерк наших командующих или нет, мне неизвестно. Что касается нас, то в начальный период войны о таких тонкостях речь идти не могла. На втором этапе войны соотношение уровней военного искусства противостоящих сторон начало выравниваться. А когда наши войска приобрели надлежащий опыт и советское командование получило в свое распоряжение нужное количество сил и средств, оно намного превзошло немецкое командование, особенно в решении стратегических задач.

Учитывали мы, планируя очередную операцию, конкретную личность противника? Это трудно принимать в расчет, потому что любую операцию готовит не один человек. Но, конечно, мы знали, что, например, Манштейн — человек смелый, решительный, Модель — расчетливый, а Кейтель — авантюрист. К концу войны общий уровень стратегического искусства в немецкой армии резко упал. Часто стало случаться: ждешь от противника сильного, выгодного для него хода, а он делает самый слабый.

Если же говорить вообще о нашем противнике в минувшей войне, то я не могу присоединиться к тем, кто считает оперативно-стратегическое и тактическое искусство германских вооруженных сил неполноценным. Мы имели дело с сильным противником.

– Георгий Константинович, вопрос невоенного характера. Какие из человеческих чувств, по-вашему, сильнее всего пробудила в людях война?

— Ни одно из человеческих чувств на войне не затухало.

Особо я сказал бы об очень обострившемся во время войны чувстве любви к Отечеству. Это чувство, естественное для каждого человека, глубокими корнями уходит в историю наших народов. И вполне понятно, в суровый час мы вспомнили все, чем Родина наша законно может гордиться. Вспомнили имена великих людей России, великие деяния и ратные подвиги прошлого.

– Какие обращенные к сердцу народа государственные акты, вы считаете, имели особое значение?

— Я назвал бы три момента, ставших, по-моему, символами трех этапов войны:

— речь Сталина 3 июля 1941 года, когда народу была сказана правда о нависшей над нашей страной опасности;

— парад в Москве 7 ноября 1941 года, который вселил уверенность: несмотря на все трудности и неудачи, мы выстоим;

– первый салют в Москве в честь освобождения Орла и Белгорода 5 августа 1943 года. До Берлина было еще далеко, но в этих огнях была видна уже окончательная победа.

– Для многих в мире осталось загадкой: как удалось сдержать гнев и мщение, когда наши солдаты, изгнав врага со своей земли, вступили на его территорию? — Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства на нашей земле. Имели мы право на святое мщение? Конечно. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения, интернациональные чувства не позволили отдаться слепой мести. Огромную роль сыграли тут воспитательная работа в армии, проведенная коммунистами, и великодушие, свойственное нашему народу.

– Ваше мнение о помощи союзников? — Эту помощь не надо сбрасывать со счетов. Она, безусловно, сыграла свою роль. Из Англии и Америки мы получали порох, высокооктановый бензин, сталь некоторых марок, паровозы, самолеты, автомобили, продовольствие. Но это была лишь очень небольшая часть всего, что требовала война.

– Какие качества вы более всего цените в солдате? — Смелость. Преданность Родине.

– Георгий Константинович, важно услышать от вас отцовское слово, обращенное к молодежи.

— Я считаю, что молодежь принесла главную жертву войне. Сколько прекрасных молодых людей мы потеряли! Сколько матерей не дождались с войны детей! С командного пункта я много раз видел, как молодые солдаты поднимались с атаку. Это страшная минута: подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. И они поднимались. Многие из них только-только узнали вкус жизни. Девятнадцать-двадцать лет — лучший возраст в обычной человеческой жизни. Все впереди… А для них очень часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулеметный огонь.