Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

в том баре, пытаясь не заблевать столик, и чувствует, что она одинока во Вселенной, раздавленная притяжением только что поглотившей ее черной дыры. Наверное, подойти к телефону было для нее сложнее всего в жизни.

Спасибо, что ты сделала тот звонок, Терри. Рада, что ты наконец-то достигла критической массы.

Было бы офигенно, если бы ты набрала тот номер за пару детишек до меня, но ведь ко всем нам осознание приходит в свой черед, верно?

* * *

Таннер просидел в доме Вала больше двух часов, прежде чем волны сотрудников инфекционной службы, казавшихся одинаковыми в своих белых защитных костюмах и масках, зеленых перчатках и мешковатых желтых сапогах, сумели перекрыть доступ к зданию. В конце концов его вывезли на изоляционных носилках — прозрачном пластиковом коконе на колесиках, по обе стороны которого были ряды перчаточных портов для оказания Таннеру неотложной помощи, если бы она ему вдруг понадобилась в пути.

Как они собираются выносить оттуда Вала — он не знал. В пластмассовом тазу, наверное, а потом принесут криминалистический пылесос, чтобы прочистить щели в беговой дорожке, а еще вырежут кусок ковра и скатают его, чтобы уж точно забрать все.

— Как вы себя чувствуете, Таннер? — этот вопрос ему задавали очень часто.

— Нормально, — отвечал он. — Все еще нормально.

Ничего другого им слышать было и не нужно, а Таннер понимал, что если начнет распространяться, то остановится не скоро: «Если под словом „нормально“ понимать то, что симптомов у меня нет, зато я охереть как напуган, потому что недавно у меня на глазах буквально развалился на части человек. Никакая известная нам болячка на такое не способна. Так с чем мы имеем дело? А вдруг это какое-то химическое или биологическое оружие и Вал каким-то образом подцепил эту дрянь как раз перед моим приходом? Так что я вздрагиваю каждый раз, когда у меня что-нибудь дернется или зачешется, и думаю, не с этого ли у него все началось».

Но никому не нужно было это выслушивать, чтобы выполнять свою работу.

Под вой сирен его привезли в карантинную палату Национального еврейского медицинского центра — комнату со стеклянной стеной, похожую на террариум с кроватью, раковиной и кучей мониторов. У него взяли мазки и проверили все жизненно важные показатели. Пульс и давление оказались повышены, но этого стоило ожидать. И анализы тоже взяли. Заполните этот шприц, этот стакан для образцов и еще вот этот, а когда сможете — то и вот этот, побольше. Кровь, слюна, моча, кал. Его так и не стошнило, но, если бы стошнило, рвота бы им тоже пригодилась.

Может, Таннеру стоило для них еще и подрочить, вот только у него от страха пропала эрекция — а так они смогли бы убедиться, что он ничего не передаст следующему поколению… он ведь и так ему уже достаточно навредил, верно?

Теперь оставалось только ждать. Следующая остановка — либо результаты анализов, либо полная утрата конструктивной целостности на глазах у врачей. Кто-то позвонил Берил, и она уже выехала, но до ее появления Таннеру нужно было чем-то себя занять, а не просто ждать, не станет ли он для докторов вторым медицинским кошмаром за день. В карантине развлечений предусматривалось примерно столько же, сколько в приемной страхового агента.

— Можете принести телефоны, которые со мной привезли? — спросил он. — Они бы мне очень пригодились.

Сидя в доме Вала, Таннер снова собрал их и сложил в галлоновый пакет с застежкой, который нашел на кухне. Врачей потребовалось убедить — сказать, что, в зависимости от результатов анализов, им, возможно, придется отыскать его сестру, Дафну Густафсон, а это может им помочь, — но в конце концов телефоны принесли. Они были тщательно вытерты и пахли дезинфицирующим средством. Аккумуляторы оказались разряжены, но Таннер смог их зарядить от розетки в стене.

Шесть телефонов — без того, что проглотил Вал. До тех пор, пока он не найдет временны́е отметки, доказывающие иное, Таннер собирался исходить из того, что у Дафны с собой есть еще один, который она либо игнорировала, либо отключила.

Ну серьезно, кому за три-четыре года может понадобиться восемь телефонов? Он знал людей, покупавших новые модели ежегодно, потому что, не имея последней, они рисковали быть зачисленными в менее ценные представители вида. Другие, беспечные, меняли телефоны как дешевые солнечные очки.

Но Дафна не относилась ни к тем, ни к другим. Судя по той полудюжине, которую Таннер разложил на полу, она не хранила верность ни одному бренду или оператору. Даже не проявляла постоянства в выборе Android или iOS, а самый старый из телефонов вообще был на базе BlackBerry.

Таннер ковырялся в файлах каждого из них до тех пор, пока не понимал, какое место тот занимает в хронологии событий, и в конце концов выстроил телефоны в ряд от самого старого к самому новому.

Облегчение — у всех заблокированных телефонов был один и тот же пароль. Дафна раскрыла его Таннеру два или три года назад и заставила выучить наизусть, как будто предвидела в будущем подобный день. Но даже тогда попыталась обратить все в шутку: «Это для подстраховки, вот и все. Ну, знаешь… на случай, если меня когда-нибудь найдут в мусорном баке, ха-ха, и нужно будет выяснить, что я делала в последние сорок восемь часов».

Черт побери. Снова все по-старому. Он опять не уделил ей того внимания, которое должен был.

Таннер открыл список контактов, увидел имена знакомые и незнакомые. Проглядел фотки, промотал видео. Увидел ее пьяной, увидел ее трезвой, увидел ее с сослуживцами на полудюжине работ; пожалел о том, что увидел ее голой, и немедленно бросил это дело. Оставались еще сохраненные сообщения и письма. Судя по беглому обзору, если он хотел изучить все досконально, ему предстояло несколько часов просеивания информации. А в итоге все это могло никак не помочь в поисках Дафны.

На третьем телефоне он обнаружил, что пару лет назад она начала использовать приложение для записи и архивирования звонков. Это было единственное, что казалось… странным. Временны́е отметки у файлов имелись, а вот имени звонившего не было ни в одном, лишь цепочки знаков, либо зашифрованные до полной неузнаваемости, либо изначально не поддающиеся декодированию. Все звонки — а их оказались десятки — были примерно одинаковой длины: сорок семь секунд, плюс-минус одна или две.

Когда Таннер воспроизвел самую старую запись, из динамика донесся треск — то ли неисправность, то ли проблема со связью. Это был белый шум, приправленный низкой, резонирующей пульсацией, которую Таннер