Тайна - Кэтрин Хьюз

Он положил руку ей на плечо.

– Бет, говорю тебе, с ним все нормально. Не нужно гипертрофировать каждую мелочь.

Джейк пытался справиться с замком куртки.

– Мне жарко, мамочка. Можно, пожалуйста, снять куртку?

Бет стала расстегивать куртку.

– Майкл, быстрее. Помоги мне снять ее. У него жар.

– Я не удивлен. Эскимосы в тундре меньше одежды на себя надевают.

Она проигнорировала его замечание и умудрилась освободить Джейка из объемной куртки.

– Ты чувствуешь недомогание?

– Что это обозначает? – нахмурился Джейк.

– Тошнота. Ты не чувствуешь тошноты? – Бет с трудом скрывала нетерпение.

– Нет, мамочка, сейчас я чувствую себя хорошо, – покачал Джейк головой.

– Бет, оставь ребенка в покое. Ты его задушишь своей заботой.

Джейк поднял руки и крепко обнял маму за шею.

– Я хочу пить. Пожалуйста, можно мне воды?

Бет тут же подпрыгнула.

– Он хочет пить, Майкл. Как ты думаешь, он обезвожен?

– Ради бога, Бет! Нет, я не думаю, что он обезвожен. Я думаю, он хочет пить, как он и сказал. Принесу стакан воды.

Бет понимала, что ее поведение выводит мужа из себя, и не такой терпеливый мужчина мог бы и сорваться. Сколько она себя помнила, она постоянно волновалась, да так сильно, что у нее сводило живот. В последние дни она была напряжена, как натянутая тетива, и у нее не получалось сохранять спокойствие и не реагировать бурно на каждый, пусть незначительный, но регресс. Только за последний месяц она похудела как минимум на шесть килограмм, волосы заметно поредели и потеряли блеск, а вокруг зеленых глаз темнели круги.

Майкл подошел к ней сзади и начал разминать ей плечи.

– Тебе нужно расслабиться, Бет, – сказал он мягко. – Посмотри, в каком ты состоянии. Не думаю, что эта постоянная тревога чем-то поможет Джейку. Рядом с ним нужно быть более позитивной.

Она взяла его за руку.

– Знаю, что ты прав, но я ничего не могу поделать. Не знаю, как я буду, если он… – она оборвала фразу на полуслове, когда Майкл сжал ее плечо.

– Знаю, это трудно, любимая, но, когда мы начнем делать дома диализ, мы сдвинемся с мертвой точки. Доктор сказал, он сможет вести относительно нормальную жизнь, как только аппарат начнет выполнять работу почек.

Мысли Бет снова вернулись к возможности пересадки, и она вспомнила про открытки от Грэма Уинтертона и Альберта Смита. Она достала их из кухонного шкафа и передала Майклу.

– Забыла тебе показать. Тебе ни о чем не говорят эти имена?

Майкл взял открытки и внимательно посмотрел на каждую.

– Грэм Уинтертон? Что-то знакомое. Это не с ним она играла в бридж когда-то давным-давно?

Бет взяла открытку и снова ее перечитала. Майкл был прав. А поскольку ее мать научилась играть в бридж уже в зрелые годы, Грэм Уинтертон автоматически терял возможность быть ее отцом.

– А Альберт Смит?

Майкл задумался.

– Альберт Смит… Нет, не могу сказать, что я о нем слышал.

Бет медленно провела руками по лицу и застонала.

– Это все ни к чему не приведет. Все, хватит! – стукнув ладонью по столу, решительно сказала она. – Завтра еду к маме разбирать ее вещи. Слишком долго я это откладывала.

Едва Бет успела открыть входную дверь маминого аккуратного бунгало, как ее чуть не сбил с ног порыв пронизывающего ветра. Дверь подалась с трудом из-за кучи скопившейся за ней почты и бесплатных газет. Внутри было холоднее, чем снаружи, и из носа Бет моментально потекло. Она промокнула нос салфеткой и решила договориться, чтобы центральное отопление включали по крайней мере два раза в день. А пока ничего не оставалось, кроме как включить бойлер.

Мама прожила в этом доме всего пару лет, но везде остался отпечаток ее индивидуальности. На полу в прихожей аккуратно стояли замшевые тапочки, на столике лежала помада. Прежде чем выйти из дома, она всегда переобувалась и накладывала помаду, смотрясь в зеркало. Бет взяла тюбик в руку – ее мама предпочитала бледно-розовый цвет. Помада почти что закончилась. Большинство женщин уже давно бы ее выкинули, но только не Мэри. Она ничего не выбрасывала – даже обмылки она прилепляла к новому куску. Жидкость для мытья посуды проводила последние дни своей жизни в перевернутом состоянии – так из бутылки точно вытекало все до последней капли.

Бет подошла к вешалке и сняла любимое мамино пальто. На воротнике было несколько седых волос. Смахнув их на пол, она прижала пальто к носу и вдохнула знакомый аромат. Вернув пальто на вешалку, Бет направилась на кухню. На рабочей поверхности лежала форма для выпечки. Подняв крышку, она увидела последнее печенье, которое мама испекла при жизни. Когда-то легкий и воздушный бисквит засох и покрылся бледно-голубой плесенью. Бет вздрогнула и закрыла крышку. Уборку в доме можно отложить, решила она. Сейчас ее больше всего заботило, есть ли здесь какие-то зацепки относительно личности ее отца.

Бунгало было маленькое, и ей пришлось долго уговаривать Мэри избавиться от всего ненужного перед переездом в Манчестер. «А вдруг пригодится» была ее любимой фразой. Только когда Бет сказала, что ей всего одной коробки не хватает до того, чтобы стать героем телевизионного репортажа, Мэри сдалась. «Потенциально нужных» вещей набралось целый мусорный контейнер. Бет перешла в гостиную, забитую мебелью, которая смотрелась элегантно в просторных комнатах их старого викторианского дома, но совершенно не подходила современному бунгало.

Ее взгляд упал на старый кабинет – вот идеальное место для начала. Она повернула фигурный золотой ключ и опустила крышку. Внутри было четыре маленьких ящичка со швейными принадлежностями, скрепками, парой старых ручек Parker, швейцарский армейский нож и множество иностранных монет. Бет выудила их и потрясла в руке. Продавец, у которого Мэри брала молоко, был греком, но она сомневалась, что он принимал оплату в драхмах. Она улыбнулась, вернула монетки в маленький ящик, закрыла крышку и перешла к более крупным нижним ящикам. В верхнем было много папок и плотных конвертов с большим количеством документов из страховой компании, копия завещания Мэри и документы по продаже прежнего дома. В ящике под ним лежала накрахмаленная белая скатерть, салфетки и несколько неиспользованных свечей. Ей было очень неуютно копаться в маминых вещах, и мысль о том, что ей придется проделать то же самое во всем доме, приводила ее в ужас. Прощупывая пальцами заднюю стенку ящика, она наткнулась на квадратную жестяную банку, явно из прошлой жизни, в которой раньше хранили печенье. Пальцы Бет замерзли и плохо подчинялись попыткам открыть крышку. Справившись с ней, она увидела внутри кучу фотографий.

На одной из них было три человека, стоящих на ступеньках концертной площадки. Ее дедушка и бабушка умерли еще до ее рождения, но она сразу же их узнала. Перед ними стояла ее десятилетняя мама, и все широко и гордо улыбались. На обороте чьей-то рукой было написано «г. Литем, 1954». Также было несколько фотографий Мэри с Томасом, ее покойным мужем, и множество изображений Бет, играющей на пляже. Некоторые фотографии более позднего периода были в цвете, включая свадебное фото Мэри и Томаса, сделанное в 1972 году. Он смотрел прямо в объектив, а ее мать висела у него на руке и, смеясь, смотрела на него.