Тайна - Кэтрин Хьюз

– Вы можете поднять его в листе ожидания?

– Лист ожидания – это не очередь, Бет, – сказал доктор Эплби твердо, но без жесткости. – Вы же не просто ждете любую освободившуюся почку.

Бет покраснела.

– Простите, доктор. Просто я чувствую себя такой беспомощной.

– Я понимаю ваше расстройство и сделаю все, чтобы вам помочь. Дети и молодежь имеют некоторый приоритет, это правда, но речь идет о совпадении донора и пациента. Каждому мы подбираем подходящий именно ему орган. Как вы понимаете, спрос намного превышает предложение, и мы должны работать максимально эффективно. А пока мы ждем, функцию почек Джейка будет выполнять перитонеальный диализ.

– Бедный ребенок, – сказал Майкл, покачав головой. – И ему нужно будет делать это каждую ночь?

– Боюсь, что да, Майкл. Но вы удивитесь, как быстро он привыкнет. Я не устаю поражаться и восхищаться тем, как справляются с этим некоторые дети. Теперь это станет для него и для вас образом жизни, и если вы будете поддерживать друг друга, то сделаете процесс максимально безболезненным для Джейка.

От волнения Майкл начал грызть кожу на большом пальце, а на лице отпечаталась вся его тревога. Бет попыталась вспомнить, когда она в последний раз видела, как он смеется. Не шутит, подбадривая Джейка, а смеется – по-настоящему, от души. Он давно забыл про этот способ спонтанного выражения детской радости, совершенно естественный для большинства людей. Даже в приглушенном освещении кабинета доктора Эплби Майкл выглядел старше своих сорока шести лет. У него были густые и пока еще темные волосы, но на висках уже начала появляться седина, и морщины вокруг глаз казались более выраженными. «Представительный» – такой эпитет использовала ее мама, говоря о Майкле, но Бет знала, что это лишь эвфемизм для «старый». Она потянулась к нему и взяла его за руку.

Он ободряюще посмотрел на нее и обратился к доктору Эплби.

– Мы знаем, что Джейк получает лучшее лечение, и мы благодарны вам. – Он сжал губы и многозначительно добавил: – Искренне благодарны.

Медсестра просунула голову в дверь маленького кабинета, и комнату осветил луч света.

– Можно, доктор Эплби? О, извините, я не знала, что у вас встреча.

– Все в порядке. Думаю, мы уже заканчиваем. – Он встал и пожал руки Бет и Майклу. – Пожалуйста, звоните в любое время, днем или ночью, если вас что-то будет беспокоить. Вы не одни, мы вместе поможем Джейку пройти через это.

Очутившись в коридоре, Бет, как всегда, устремилась к сыну. Она уже не могла вспомнить, когда она просто куда-то шла, не подгоняемая волнением и страхом.

– Возьму нам кофе, – сказал ей вслед Майкл.

Она повернулась, помахала рукой в знак согласия и тут же снова зацокала каблуками по только что вымытому полу. Бет заметила предупреждающий знак об опасности поскользнуться на мокром полу, но шага не замедлила. Ее правая нога вдруг уехала куда-то в сторону, и в других обстоятельствах это выглядело бы комично, но она удержалась на ногах и продолжала идти вперед, оставив лишь длинный черный след на кристально чистой поверхности. Каким-то образом ей удалось удержать баланс и идти дальше. Вот и все, что от меня требуется, убеждала она себя, только это, больше ничего.

Джейк сидел на кровати, потягивая апельсиновый сок. На подносе перед ним стояла чистая тарелка.

– Ты все съел? Что вам давали?

– Рыбу, горох и ту картошку с комками, но я их раздавил вилкой. А еще был яблочный пирог с мороженым, но яблоки были слишком горячие, и я обжег язык.

– Ого, – сказала Бет, посмотрев на рот сына. – Да, теперь я вижу, что ты ел мороженое. Клубничное, да? – Не дождавшись ответа, она вытащила из рукава мятую салфетку, приложила ее к языку и стерла розовые усы Джейка.

Майкл вернулся с кофе. Он был такой горячий, что им можно было плавить железо, поэтому Мэри взяла бумажную чашку и поставила ее на прикроватную тумбочку.

– Хочешь, сегодня я останусь с Джейком, дорогая? Ты совсем без сил, тебе нужно отдохнуть.

Она склонила голову на подушку Джейка и закрыла глаза. Майкл заметил ее усталость, так что больше можно было не притворяться.

– Я просто закрою глаза на несколько минут, и мне станет лучше.

Она знала, что это было неправдой. Проспи она сейчас хоть двенадцать часов, проснувшись, она все равно будет чувствовать себя так, будто из нее выжали все соки. Ее запасы физической и психической энергии испытывали жесточайший дефицит, и она понятия не имела, как их восполнить. Гигантским усилием воли она подняла голову и обратилась к Джейку.

– Ты хочешь, чтобы папочка остался с тобой сегодня? – вопрос был риторическим, и ответа ждать не пришлось.

– Да, папочка! – Он захлопал в маленькие ладошки так, как будто приветствовал Майкла перед его выходом на сцену. – Папочка – лучший!

Бет с трудом встала с кровати и протянула руки к сыну.

– Тогда подойди и поцелуй меня.

Джейк поднялся на кровати, встал на колени и обвил ее шею худыми, как зубочистки, ручками. Маленькое тельце сына было теплым, но очень хрупким, и ей было страшно обнимать его так крепко, как бы ей хотелось. Вместо этого она просунула руки под пижаму и начала легонько царапать его по спине длинными ногтями. Так она усыпляла сына, когда он был еще грудным ребенком, и Джейку по-прежнему нравилось это ощущение. Она покачала его из стороны в сторону, вспоминая, как просто, счастливо и беззаботно они жили до убийственного диагноза.

Затем ее мысли снова вернулись к матери. Она и в самом деле очень любила Джейка. Он был ее единственным внуком, и сказать, что она души в нем не чаяла, – это ничего не сказать. Она сводила с ума друзей рассказами о нем, в ее сумке всегда была его фотография, которую она при каждом удобном и неудобном случае совала в лицо первому встречному. Она отдавала самое главное, что у нее было, – свое время. Когда Джейк был с ней, посуда оставалась немытой, а домашние заботы отступали на второй план. Почему Мэри скрывала информацию, которая могла бы спасти Джейку жизнь, Бет не понимала и никогда не поймет. Это навсегда останется тайной, которую ее мать унесла с собой в могилу.

Приехав домой, она включила свет в прихожей и зажмурилась, дожидаясь, когда глаза привыкнут к яркому освещению. Кухня благоухала ароматом цветов, которые доставили сегодня утром. Запах был настолько резкий, что перебивал больничный антисептик, засевший у нее в носу. Она согласилась принимать только цветы от родственников. Взяв одну из открыток, она еще раз перечитала трогательное послание: «Очень сочувствую твоему горю, Бет. Твоя мама была чудесной женщиной, и я знаю, как сильно вы все будете по ней скучать».

В горле снова застрял ком, и она так и стояла, теребя стебель длинной белой лилии. Так принято, что, когда человек умирает, про него говорят только хорошее – только искренние банальности, комплименты и прилагательные в превосходной степени. Она взглянула на ряды открыток над камином и на подоконниках. Их прислали люди из разных концов страны, и о многих из них Бет забыла или совсем не знала.