Против либерализма к четвертой политической теории - Ален де Бенуа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своей «Теории моральных чувств» (1759) Адам Смит писал без стеснения: «если даже среди членов общества нет ни взаимной любви, ни привязанности, оно необязательно распадется, хотя и станет менее счастливым и менее приятным. Общество может существовать между людьми, как оно существует среди торговцев, на основе взаимной пользы, без любви или привязанности; и если ни у кого нет ни малейшей обязанности, ни малейшей благодарности, то общество сохраняется благодаря взаимному обмену услугамипо приемлемой цене»21. Смысл этого пассажа понятен. Общество может сэкономить на всякой органичной общности и при этом не перестанет быть обществом. ему до статочно стать обществом торговцев, в котором социальная связь замещается «пользой» и «заинтересованным обменом услугами». Для того чтобы быть человеком, достаточно участвовать в товарных обменах и использовать свое право на максимизацию личного интереса. Смит, конечно, говорит о том, что такое общество станет «менее счастливым и менее приятным», но этот нюанс быстро забывается. Можно также спросить, не заключается ли для некоторых либералов способ полного достижения человеческого со стояния в том, чтобы вести себя подобно торговцам? То есть тем, кто обладал в традиционном мире низшим статусом, кого рассматривали в качестве полезных и даже необходимых, но отнюдь не самых уважаемых членов общества именно потому, что их видение было ограничено этой самой пользой. Можно также спросить о тех, кто не ведет себя подобным образом исходя из своего вкуса или по недостатку средств. являются ли они еще людьми?
В действительности рыночная логика распространяется по миру с конца Средневековья, с той поры, как происходит слияние международной торговли и торговли внутренней в рамках национальных рынков, образующихся с появлением национальных государств. С этого времени национальные государства стремятся к монетизации в фискальных целях внутриобщинных обменов, не носивших до той поры рыночного характера. Вначале рынок еще не был все мирным фактом, но феноменом четко локализованным в пространстве и во времени. Этот феномен никак не был спонтанным, но, наоборот, институционализированным. Во Франции, так же как и в Испании, рынок образовывался не в противовес национальному государству, но благо даря ему. Государство и рынок рождаются вместе и вместе развиваются, причем первое оформляет второй. Ален Кайе пишет: «нужно рассматривать государство и рынок не как радикально различные и противостоящие друг другу сущности, но как два аспекта одного и того же процесса. национальный рынок и национальное государство появляются в одно и то же время и идут рука об руку»22.
Оба развиваются в одном направлении. рынок дополняет движение государства, которое для укрепления своего авторитета методически разрушало все относительно не зависимые формы промежуточной социальности, бытовавшие в феодальном мире (сельские общины, семейные кланы, ремесленные цеха, братства и т. д.). Класс буржуазии и зародившийся вместе с ним либерализм продолжили и углубили эту атомизацию общества, задействовав эмансипацию индивида, разрушившую все формы солидарности и зависимости, мешавшие поступательному движению рынка. «С этой точки зрения, — отмечает Пьер Розанвалон, — государство и рынок отсылают к одной и той же форме социализации индивидов в пространстве. Их можно помыслить только в атомизированном обществе, в котором индивид автономен. национальное государство и рынок, в социологическом и экономическом значении этих понятий, невозможны в пространстве, где общество развивается как глобальное социальное существо»23. Новая форма общества, появляющаяся в результате кризиса Средних веков, строится на базе индивида исходя из его этических и политических норм и интересов, посте пенно разрушая то совпадение социального, политического, юридического, экономического и даже лингвистического пространства, которое стремилось реализовать феодальное общество. В XVII в. государство и гражданское общество все еще были единым целым: «гражданское общество» было синонимом политически организованного пространства. различие между ними появляется в XVIII в., особенно начиная с Локка, который определил «гражданское общество» как сферу собственности и обмена. Государство или «политическое общество» с этих пор получило предназначение обеспечивать безопасность индивидуальных экономических обменов. Это различие, получившее точку опоры в сфере производства и обменов и приведшее к построению государства современного типа, характеризующегося специализацией ролей и функций, приводит к повышению ценности либо политического общества, основанного на социальном контракте (Локк), либо гражданского общества, основанного на спонтанной игре интересов (Мандевиль24, Смит). Автономизируясь, гражданское общество открывает широкое поле для экономической логики интересов. В результате, как пишет Карл Поланьи: «С приходом рынка общество становится его помощником. Уже не экономические отношения встроены в общественные отношения, но общественные отношения встроены в отношения экономические»25. В этом и заключается смысл буржуазной революции.
Общество принимает форму универсального порядка, отличного от порядка естественного или космического, сов падавшего с вселенским разумом. его историческая объективация кристаллизируется вначале в доктрине права, развитие которой можно проследить от Жана Бодена до эпохи Просвещения. Параллельно политическая экономия стремится утвердиться в роли новой главной науки об обществе, воспринимаемом в оптике поступательного развития или прогресса. Общество отныне становится объектом специфического научного знания. Социальный мир в той мере, в какой он считается разумным и насколько его практики подчиняются инструментальной рациональности, понятой как принцип регулирования, вызывает к жизни определенное количество законов. Однако в результате такой рационализации единство общества и его символическое измерение становятся довольно проблематичными. Происходит это потому, что приватизация связей и отсылок ве дет к фрагментации тела общества, умножению частных конфликтных интересов и, в конце концов, к деинституцио нализации. Появляются новые противоречия не только между буржуазией и остатками старого порядка, но и внутри самого буржуазного общества, например классовая борьба. разница между общественным и частным, государством и гражданским обществом еще больше акцентируется в XIX в., приводя к дихотомии и противоречиям в восприятии социального пространства. либерализм, распространив свое могущество, отныне продвигает «гражданское общество», совпадающее со сферой частных интересов, и выступает против «гегемонии» общественного сектора, т. е. государ ственной монополии на удовлетворение коллективных нужд. Он выступает также за распространение новых принципов регулирования общества на рыночной основе.
«Гражданское общество» принимает все более мифическое измерение. Определяясь не самостоятельно, но на основе своей оппозиции к государству, оно приобретает все более расплывчатые контуры и выступает скорее как идеологический оператор, чем как четкая и законченная реальность.
В то же время начиная с конца XIX в. в чисто экономической логике регулирования и воспроизводства социума появляются изменения. Они связаны не с борьбой консервативных сил, но с внутренними противоречиями в новой общественной конфигурации. Социология рождается из со противления, которое оказывает реальное общество политическим и институциональным изменениям, опираясь на естественный порядок в борьбе против новых формальных и искусственных способов регулирования. У первых социологов восхождение индивидуализма породило двойственный страх: страх аномии, порожденной разрывом социальных связей (Дюркгейм), и страх «толпы», сформированной из атомизированных индивидов, объединяющихся потом в неконтролируемую массу (Ле Бон и Габриель Тард; оба тяготели к анализу социальных фактов на основе «психологии»). Первый получил отклик у контрреволюционных мыслителей, второй нашел понимание у тех кругов буржуазии, которые были озабочены защитой от «опасных классов». Несмотря на то что рынок был установлен благодаря национальному государству, антагонизм между либерализмом и «общественным сектором» разрастается все больше. Либералы не прекращают нападок против Государства Провидения, не понимая, что именно разрастание рынка сделало неизбежным растущее вмешательство государства.