За гранью дозволенного - Митч Каллин

— Эй, давай его сюда, позволь мне попробовать его, дай мне твой член.

Он помнит, что был недалёк от эякуляции и, будучи возбуждён, не думал дважды о том, чтобы уступить. Нет, в тот миг это не было ни пугающим, ни страшным, никаких мурашек по коже, ему не было отвратительно думать, что этот рот без лица даст ему оральную стимуляцию.

Рот проглотил его, язык двинулся зигзагами, губы скользили по пенису, пока шок оргазма отбрасывал его назад. Восстановив дыхание, он разглядел, как рот мгновенно исчез — на его месте возник член со слабой эрекцией, влажный от спермы, жаждущий взаимности, доверчиво просовывающийся в щель; от его вида у мужчины сжался желудок.

— Пососи меня, — взмолился рот.

Застёгивая «молнию» на брюках, он думал:

«Ты, тупица, никогда это не повторится».

— Отсоси мне…

Он повернулся и быстро вышел из кабинки: «Никогда больше! Ты зашёл чересчур далеко».

Однако опыт вспоминался и вызывал эрекцию всю ту ночь, возродив его задремавшую было бессонницу. Он вертелся под простынёй, ходил посмотреть на детей, спустился вниз и включил телевизор, он съел картофельные чипсы — всё время размышляя о тревожном эротизме рта и щели.

На следующий день яростно мастурбировал (один раз в душе, другой раз в гараже), всё время повторял собственными губами те самые слова: «Позволь мне попробовать его — дай мне твой член — позволь мне попробовать его…» Но, какую бы вину он ни скрывал впоследствии, она рассеивалась после тех минут, когда его семья желала ему спокойной ночи.

Жизнь чересчур коротка для вины, решил он. Всё было слишком недолго для жетонного вуайеризма или для одинокого секса в запертой кабинке. Жизнь, заключил он, должна быть любопытным приключением, она стоит приятного риска.

— Оставайтесь восприимчивыми, — учил он своих питомцев. — Пробуйте разные способы, исследуйте и наслаждайтесь, знайте правила и создавайте кое-какие свои. Изучение — это ключ ко всему, поверьте. Для тех, кто не слушал, позвольте повторить это снова…

Знать правила: определить дальнюю кабинку с заветной щелью, закрывать и запирать дверь, использовать два жетона, мастурбировать перед видео, подождать немного того, кто посвистит или прижмёт губы к щели (это означает, что он отсосёт), принести презервативы без смазки (он может их не принести).

— …как я уже говорил, изучение — это ключ…

Создай некоторые свои правила: мужчина будет отказываться подставлять свою голову в ответ. К тому же, во всяком случае вначале, он избегал смотреть на человека, который ему отсосал. Привлекательный, жирный, со свиным рылом, тощий, вымытый, вонючий, лысеющий или лысый, старый или молодой, с длинными или короткими волосами, изнурённый или мускулистый — как бы они ни выглядели и ни действовали, это к делу не относилось (ему было дело лишь до их ртов и языков).

— …исследуйте и наслаждайтесь…

Но заветные щели имелись только в четырёх кабинках, те обычно бывали заняты. В результате он начал рассматривать лица, входя в галерею, пытался встретиться глазами с мужчинами, неспешно приближающимися или покидающими кабинки в поисках томного взгляда, полного интереса. Пересекшись взглядом с подходящим, предпочтительно его возраста или моложе, продолжал смотреть на него, проходя в свободную кабинку.

Словно рыбалка, воображал он. Словно надежда на то, что наживка будет проглочена.

Растворив дверь, он расстёгивал брюки и ожидал, когда избранный им персонаж робко войдёт.

— Привет…

— Привет. Входи…

Этот обмен фразами был обыкновенно всем их разговором; мало что говорилось ещё, остальное выражалось базовым желанием, механической природой подобных действий (вздохи, порывистое дыхание, быстрые и короткие толчки). Хотя в такие мгновения он чувствовал себя могущественным, несомненно старшим: он не склонялся ни перед одним мужчиной, он не возвращал услуги, но они хотели его и нуждались в нём, они желали его; в такие минуты они ему принадлежали и всегда делали всё, чтобы ему угодить.

Он не мог вспомнить, сколько их последовало в дальнейшем, сколько их с радостью падало на колени и служило ему (меньше пятидесяти, больше тридцати?), хотя каждого он записывал в записную книжку, четыре звёздочки отмечали памятные встречи, записанные ради их собственной прелести и спрятанные внутри его красного органайзера.

«Индеец, длинные чёрные волосы, лизал мои яички стоя на коленях, был готов угодить мне.

Накачанный парень за двадцать, быстро двигает ртом, придерживал за уши, чтобы он не задохнулся.

Постарше, может быть около сорока, любопытный акцент — стащил рубашку, хотел, чтобы сперма размазалась у него по груди, без презерватива, я кончил быстро, но приятно, ухоженные ногти.

Азиат, тридцать лет, видел его раньше, мы оба просто обожаем садомазо-видеошоу, отсосал меня до появления спермы, хороший рот».

Не раз он размышлял о том вреде, который могли принести его чёртовы походы. Или эти анонимные мужчины, тщательно и детально записанные его собственным почерком, могли бы дать свидетельства против его невиновности, показать, какой он ужасный лжец. Как он мог предвидеть своё грядущее положение, сокрушительный вред от того, что сам записал на память? Документируя похождения прошлым летом, мог ли он предугадать свою роковую гибель?

— Тобиас, веришь ли ты, что некоторые люди обречены, независимо от того, пытаются они исправить прошлые ошибки или нет?

— Ну, я бы сказал, мы все обречены. Просто похоже, некоторые обречены больше, чем другие, разве не так?

«Да, — думал мужчина. — Да…»

— Да, — сказал он.

Скрытые темнотой, чувствительные посетители пассажей для взрослых и общественных туалетов собирались здесь ради транса, топливом которого была похоть, они страстно желали этого — и желание бывало удовлетворено, это приближало их к совершенной жизни, о которой они мечтали, тем не менее они были не в состоянии выразить этого словами. Они склонялись на колени перед заветными щелями, их жадные рты желали наполнения, внутри их было достаточно жажды, чтобы принять любой предложенный член, их ласкающие пальцы тянулись к яичкам другого. До самого горького конца — то была их не выраженная словами мантра, заклинающая духов в действии, один вёл себя точно так же, как другой, — язык вызывал эрекцию, вкус появившейся спермы символизировал недолгую нирвану.

Этого каббалистического удовольствия искали мужчины всех категорий, некоторые из них были откровенными геями, многие другие были женаты или недавно развелись. Те, кто помоложе, начинали отвергать веру в божественное начало своего тела; таких рано сформировали родители-ханжи или непомерное отвращение к сексу, которое руководило их первичными фантазиями. Бывший футболист из колледжа забывал на поле своё прошлое нравственное величие и вместо этого воображал обнажённых соратников по команде, потеющих в раздевалках. Уединившиеся мужья, ненасытные гомосексуалисты, преследователи гедонизма, принимали это желание и теперь возвращались без сожалений о том, что заставляло их чувствовать себя исключительно живыми. Поражённые виной утешали себя главенствующей силой своей нужды, утверждали, что это совершенно нормально и можно расслабиться и снова отдаться порыву.