Нашествие - Денис Новожилов

– Кккконечно, – снова кивнул Илья, – стррража не пьет. Они даже дддраться собббиррраются. Только их все ррравввно перрребьют.

– А ты тут будешь пьяным валяться?

– Никккогда. Я к тттому вррремммени уже буддду трррезв. Как эти… как их…

Портовый начальник вдруг поднял мутный взгляд на моряка.

– Возззьми меня с собой. А?

– Куда?

– Ддда куда угггодно. Тут все ррравно убббьют. А там, может, и нет.

Пьяница махнул рукой куда-то вдаль, показывая, где, по его мнению, находится это самое «там».

– Ты нне думай. Я заппплачу, золотом. Знаешь же, что у меня есть. Три дочки у меня, и жена, и я. Возьми меня с собой, когда будешь уплывать; я тебя не обижу.

Язык у Ильи, когда он начал говорить о семье, как-то сам собой перестал заплетаться, даже взгляд стал почти трезвый.

– Обещать не буду, – буркнул Соловей, – мне надо с архипастырем Еремой переговорить; что еще он скажет.

Портовый начальник рассмеялся. Язык его снова стал заплетаться, как и раньше:

– Дддурак ты человек. У тебя кккоррабли. Ты теперь главный, а архипастырь – тьфу и рррастереть. Тебе рррешать, кто будет жжжить, а кто – умирррать.

Внешняя стена порта находилась буквально в осаде. Слухи о том, что корабли вернулись, быстро облетели город. Тысячи людей молили взять их с собой, плакали, угрожали, обещали золотые горы. Соловей Будимирович взял с собой десять дюжих матросов, чтобы пробивать себе дорогу через толпу. Слова Ильи никак не шли у него из головы. Испокон веков на Буяне так повелось, что власть принадлежала не гражданским властям, а церковным. Архипастырь и договоры заключал, и законы писал, да и суд вершил, где надо. И флот, и стража, и торговцы, и суды – все подчинялись церковному владыке. Взять все в свои руки? Нет, здесь вам не разбойничья шайка, где без атамана каждый сам за себя. Он, Соловей Будимирович – часть гордого флота славного острова Буяна, а для флотских честь – не пустой звук. И в изгнании люди живут. Живут мыслью о том, чтобы вернуться.

Надо послушать, что скажет архипастырь Ерема, у него наверняка уже и план разработан, надо только пробиться до холма, где стоит главный собор. Толпа поддавалась неохотно, но здоровенные моряки, орудуя локтями и коленями, прокладывали путь сквозь толпу. Со всех сторон раздавались плач, мольбы и проклятия. Слушать их было тяжело, но назвать их несправедливыми язык не поворачивался. Что уж говорить: именно флот пропустил врага на остров. Наконец толпа оказалась позади, охрана проложила себе путь сквозь сгрудившихся отчаявшихся людей, стариков и матерей, потрясающих маленькими детьми в руках и умоляющих взять с собой. Настроение у мореходов было подавленное, даже величественное здание собора Апостола Андрея не внушало обычного благоговения.

В соборе тихо, разве что нищих возле лестницы не видать, да и прихожан совсем не так много. Казалось бы, вот она, беда, на пороге: у кого человеку искать спасения, у бога или у флота? Горожане осаждают порт, а в храме почти никого. Сам флотоводец был человеком верующим, но все же не истово. Праздники справлял вместе со всеми, архипастырю служил верой и правдой, но при выборе того, чем обращаться к супостату – словом божьим или камнем из баллисты, – всегда выбирал надежный камень. Охрану Соловей оставил у входа, в храм к архипастырю пошел один. Кто его знает, как отреагирует владыка на провал, осерчает, поди. Подчиненным этого видеть не следует.

Вопреки ожиданию, Ерема не осерчал. Владыка тихо молился перед иконой богоматери, осеняя себя крестным знамением.

– Вернулся? – только и поинтересовался он.

Флотоводец поцеловал протянутый перстень и поклонился.

– Прощения прошу, не сдержали врага, оплошали.

– Знаю. Сон третьего дня видел. Собака на берегу лаяла на чайку, которая по морю плыла. Большая собака, злая, грязная. А потом как бросится в воду и схватила чайку за крыло. Птица вырывалась, пыталась собаку клюнуть, да куда там.

– Загрызла птицу?

– Загрызла, – вздохнул Ерема, – вот только из-под чайки птенец упорхнул, собака пыталась и его схватить, да только впустую зубами щелкнула в воздухе. Упорхнул тот птенец.

– И куда же он упорхнул?

– На волю, – улыбнулся архипастырь, – а раз птенец упорхнул, значит, еще не конец.

Владыка вдруг нахмурился и стал серьезен.

– Ты на меня больше время не трать. У тебя теперь задача трудная: спасай то, что осталось, собирай на корабли всё: казну, людей, творения искусства. Спасай все что можешь. Беги.

– Куда? В Царьград?

– Нет, про великий город я другой сон видел, туда не ходи. На Русь плывите, вот куда.

– Там же язычники, – опешил флотоводец, – чем они лучше степняков?

– Говорю тебе, на Русь беги, там наше будущее, только там, и нигде более. Собирай все что можно – и туда. Вот тебе мое на то благословение.

– А вы, владыка, как же вы?

– Я свое пожил, стар я уже бежать. Тут помру, тут место хорошее, намоленное. А вы бегите. Вот тебе печать моя: если кто супротив будет выступать, ты ему печать покажи. Ты теперь главный.

Разговаривать дальше архипастырь отказался, он буквально выгнал флотоводца из кельи, вернувшись затем к своей молитве.

У лестницы нового хозяина рушащегося государства дожидались только трое моряков. Флотоводец даже опешил поначалу.

– А где остальные?

– Остальные… – старший из оставшихся моряков замялся, – они как бы ушли.

– Что значит «как бы ушли»? Здесь флот, а не посиделки на лавочке. Тут нельзя «как бы уйти», тут можно дезертировать.

– Они семьи свои возьмут и вернутся, – пробасил чернобородый здоровяк.

– И наши тоже возьмут, – добавил третий, – а мы остались за них службу выполнять. Так что не надо их наказывать, не к добру это будет.

Флотоводец неожиданно для себя осознал, что он один против трех крепких мужиков, каждый из которых, как бы невзначай, положил руку на эфес моряцкой сабли. И дисциплина, которая всегда держалась на осознании неотвратимости наказания, сейчас может дать слабину. А ведь это были вовсе не разбойники и не враги. Это хорошие люди, верные моряки из его команды, но если дать хорошим людям приказ бросить на растерзание врагу свои семьи – кто знает, на что они решатся…

– Ладно, потом разберемся, – сдал назад флотоводец, – свои семьи не бросим.

Матросы выдохнули с облегчением. По правилам, брать на боевой корабль посторонних было запрещено, но какие теперь правила…

По дороге к порту их уже ждали. Человек двадцать в доспехах городских стражников; даже сам Феофан, командир городской стражи, вышел встречать. Соловей Будимирович почему-то почувствовал себя некомфортно, имея с собой всего трех моряков. Хотя даже того десятка, что был изначально, вряд ли бы хватило, случись какая-нибудь стычка со стражниками. Все же у тех и кольчуги и щиты, а у моряков только абордажные сабли. В кольчугах на флоте не ходят: упадешь в воду – не выплывешь.