Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова - Андрей Венков

Этим стремительным наступлением русские захватили более 300 орудий и большое число военных запасов. 9 июня в лагере при Трояновом вале на реке Карасу Государь наградил главнокомандующего, фельдмаршала Витгенштейна, алмазными знаками ордена Андрея Первозванного.

Однако в наших войсках за Дунаем после выделения гарнизонов осталось 20 тысяч сабель и штыков. Впереди была сильная крепость Варна, а над правым флангом нависала Шумла, где турки собирали силы для контрнаступления. Государь ждал 7-й корпус, чтоб с его прибытием идти на Варну, а кроме того – 6-й корпус, который должен был в Силистрии осадить бывший браиловский гарнизон.

Южнее русские войска одновременно осадили Варну, Шумлу и Силистрию. Сил не хватало… Тиф и лихорадка терзали армию. Башибузуки терзали ее транспорты и тылы. От бескормицы падали лошади. Две трети кавалерии пришлось спешить. В августе подошла гвардия и вместе с ней 2-й корпус (две пехотные и две гусарские дивизии).

29 августа Варна наконец сдалась, и 2 октября Государь, наградив руководившего осадой графа Воронцова, отбыл морем в Россию. 3 октября Витгенштейн начал отводить войска от Шумлы. Турки преследовали конницей. Наша безлошадная кавалерия туркам противостоять не могла, и 3-й корпус при отступлении бросил все свои обозы.

23 октября ранняя метель замела русские позиции и солдатские землянки под Силистрией, по Дунаю пошли крыги льда. 27 октября пришлось снимать осаду и с Силистрии.

Похоже, что полк Бакланова во всех этих событиях не участвовал. Занимая чужую территорию, русские не снимали пограничных постов по старой границе, главной задачей которых оставалось «охранение от вторжения свирепствовавшей в Молдавских владениях чумной заразы». Да и чужую территорию по возможности расчленяли, перекрывая естественные рубежи – реки и речки – казачьими кордонами, закрывая всякому возможному разносчику эпидемии проход и проезд. Так удавалось на какое-то время уберечь войска от чумы или холеры. Так что для казаков и в тылу служба всегда находилась.

В послужном списке Бакланова-старшего сказано, что с сентября 1828 по май 1829 года полк содержал посты по Троянову валу к Черноводам (Карасу) до Дуная.

Сам Яков Петрович впоследствии вспоминал: «Полк перешел Дунай в Исакчах. 22 октября 1828 года прибыл к крепости Костенжи, занял от нее наблюдательную линию по Троянову валу к Черноводам выше Гирсова на Дунае. Здесь оставался в продолжение зимы…»

Здесь же Петр Дмитриевич Бакланов был произведен 13 апреля 1829 года в подполковники и утвержден в командовании полком.

Крепость Костенджи – это нынешняя Констанца. От нее к Дунаю и тянулся знаменитый Троянов вал, занимая который в многочисленных войнах с турками, русские обычно отрезали и брали под свой контроль все нижнее течение Дуная.

Мимо полка, занявшего линию по Троянову валу, русские войска, стоявшие ранее под Шумлой и Силистрией, возвращались на зиму в Молдавию и Валахию, оставив кое-где гарнизоны для наблюдения за противником.

Победы, описанные в официальных реляциях, впечатляли. За 1828 год русские заняли Молдавию, Валахию и часть Болгарии, пленили 9 пашей и 22 тысячи турецких солдат и офицеров, отбили 957 пушек, взяли 180 знамен, захватили или потопили 17 больших судов и 45 малых. Профессионалы же считали, что кампания проведена в высшей степени неудовлетворительно. Время потратили и силы разбросали, одновременно осаждали три крепости, взяли лишь одну, а от двух других отошли несолоно хлебавши. Понимали, что присутствие и распоряжения Государя сильно стесняли Витгенштейна, совершенно лишенного власти, но помалкивали.

Суровая зима, по воспоминаниям Я. П. Бакланова, прошла мирно. Жили казаки в бурдейках – крестьянских землянках. У этой бурдейки возвышалась над землей одна крыша, утоптанная глиной для стока воды, да плетневая труба в человеческий рост. Местные мужики деревянные дома строили лишь в предгорьях за Дунаем, подальше от турок – а так по большей части в таких вот норах сидели.

За казаками приходилось присматривать. Как писал прапорщик Торнау, среди добродушных и преданных начальству русских солдат «есть также пьяницы, воры и разбойники; война способствует развитию грабежа и бесчинства, образующих мародерство, от которого не избавлена никакая европейская и неевропейская армия. Особенно казаки, дисциплинированные менее линейного войска, любят, как у них говорится, пошарить, причем они не всегда отличают мирного жителя от вооруженного врага».

Биограф Бакланова, В. А. Потто, пишет, что юный Бакланов был переведен временно в артиллерию. «… Зиму он провел в батарее», но затем перешел, «по словам его», обратно в полк. Но перешел после особого случая, имевшего место под Шумлою.

2-я Донская конно-артиллерийская рота действительно принимала участие в этой русско-турецкой войне.

Мог юный Бакланов в ней оказаться? Конечно, мог. В начале ХХ века М. Жиров составил «Материалы для истории артиллерии Войска Донского» и там писал: «Само войсковое начальство, по-видимому, считало службу в артиллерии для казаков более тяжелою, чем в полках…» И в артиллерию на исправление отправляли казаков Атаманского полка, чтоб они могли «возчувствовать дурные поступки свои и исправить поведение». Сам отец мог заслать Якова Бакланова на время в артиллерию, чтоб он от скуки за зиму не натворил в полку чего-нибудь. И по внешним данным он подходил, ибо требовались в артиллерию люди здорового телосложения.

Сам Я. П. Бакланов в своих воспоминаниях о временной службе в артиллерии не пишет, а повествование о событиях 1829 года начинает фразой: «Полк наш присоединился к главным силам, шедшим к Шумле, и в продолжение всего года участвовал во многих сражениях».

Что же происходило на театре военных действий в 1829 году?

9 февраля Витгенштейн сдал командование армией. Всю кампанию он тяготился присутствием при армии самого царя, начальника главного штаба Дибича и великого князя Михаила Павловича, не чувствовал себя достаточно свободным, и начальника штаба армии Киселева навязали ему помимо его воли. И после падения Варны запросился Витгенштейн в отставку. Но царь тогда рескриптом от 11 ноября 1828 года просил его остаться, невзирая на постигшие полководца недуги. В начале года взяли еще две турецкие крепости – Кале и Турно – и в них 87 орудий, но больше сил у заболевшего фельдмаршала не осталось, и Государь 6 февраля его отпустил на временное отдохновение в надежде вновь увидеть полезным отечеству.

Командование принял барон Иван Иванович Дибич, великий трудяга и храбрый воин. Происходил он из силезских дворян. Отец его состоял в адъютантах при самом Фридрихе Великом, но при Павле I приглашен был в Россию и привез с собой сына, в то время портупей-прапорщика. Принятый в Семеновский полк, юный Дибич отличался от светских ветреников пристрастием к фронту и наукам и немало удивил всех тем, что за полгода выучился говорить и писать по-русски как природный россиянин. Да и что еще ему оставалось делать при скромных средствах и незавидной наружности? Не зря же Денис Давыдов, описывая невозможное («Багратиона нос вершком короче стал»), нафантазировал: «И Дибич красотой людей перепугал».