Очарованная легендой - Бетти Бити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дверь постучали, но появился не его соотечественник Чико, а сама Хестер.
— Я подумала, пусть Чико отдохнет, — сказала она, внося поднос и ставя его на табурет у туалетного столика. — Кроме того, вам письмо от Джеймса.
Она показала на конверт, лежавший около тарелки со смесью, напоминающей заливные креветки. При виде твердого разборчивого почерка на нем у меня пропал аппетит. Я терялась в догадках, что же еще умудрилась натворить. Возможно, Эшфорд был нежелательным лицом с сомнительной репутацией. Или ушей первого секретаря достигли комментарии Мораг. Или военный атташе возразил против каких-то моих слов.
— Не могу придумать, что он хочет сказать такого личного, чего не мог сообщить мне, — сказала Хестер, тряхнув головой, затем взяла мою пилку для ногтей и принялась за ногти. Выражение на ее лице ясно говорило: «Но я выясню».
Я открыла конверт. Внезапно мое настроение подняла отчаянная надежда. Возможно, мистер Фицджеральд решил, что слишком резко говорил со мной, учитывая обстоятельства. Возможно, он обсудил мой приезд с Евой Трент и она по-женски замолвила за меня словечко. Или Еве Трент стало намного лучше и мои услуги больше не требуются. Можно вернуться к безопасной (а что-то внутри меня ясно говорило, что безопасность мне понадобится) и тихой жизни дома.
— Итак? — подсказала Хестер. — Что-то насчет Евы?
— Нет.
— Тогда приглашение от Джеймса Фицджеральда?
— Если, — сухо сказала я, — можно назвать вызов в канцелярию, чтобы встретить его завтра в девять, приглашением, то это приглашение.
Хестер негромко рассмеялась. Она расслабилась. Она смягчилась ко мне, возможно, как к союзнице против совершенной мисс Трент.
— Я уже сказала, что он тиран, не так ли? — Она посмотрела на свое отражение в зеркале. — Но внутри ужасно мил.
Я сухо спросила:
— Видимо, глубоко внутри? — чего не должна была делать.
Она снова рассмеялась негромким озорным смехом. Если она повторит мое замечание мистеру Фицджеральду, этих стопроцентных преданности и такта мне не видать как своих ушей.
— Серьезно, хотя… — Она взяла мою расческу и провела по медно-красным волосам. — Как вам удалось так плохо начать с Джеймсом? Он был в жутком настроении, хотя будучи Джеймсом, не показывал этого.
— Он дал мне понять, — сказала я.
Хестер снова рассмеялась над сухостью моего тона, но выглядела удивленной.
— Он сказал почему?
— Да. — Я крепко завязала пояс халата. — Недвусмысленно.
— Ну, продолжайте, — нетерпеливо поторопила она.
— Я встретила в самолете чарагвайского джентльмена, для которого ваш мистер Фицджеральд сделал исключение.
Хестер глубоко вздохнула и закинула пламенеющие волосы за плечи.
— Так, — сказала она, — вы встретили дона Рамона. Джеймс сказал мне, что он вернулся, но не сообщил, что вы уже свели с ним знакомство. Или, зная его, следует сказать, — она избегала моих глаз в зеркале, — он с вами?
— Вы встречали его, не так ли?
— Несколько раз. Разве он не упоминал меня?
— Не спрашивала, — ответила я. — Спросила только, знает ли он ваших родителей.
— А он не подумал, что я тоже достойна упоминания? — Хестер гневно рассмеялась. Я изучала ее отражение. Моя случайная встреча с доном Районом встревожила ее так же, как Джеймса Фицджеральда, хотя эта тревога выражалась в другой манере.
— Вы его любите? — спросила я.
Она пожала плечами:
— Не задумывалась. Он не помнит о моем существовании. Как и я. Я не знаю, что он существует.
— Тем не менее он любезен, — сказала я.
Хестер презрительно фыркнула:
— Не сравнить с Джеймсом.
— Я сравниваю, — сухо сказала я.
Хестер снова рассмеялась.
— Вы невзлюбили Джеймса, — со снисходительным упреком погрозила она пальцем.
— Или он меня, — ответила я.
Хестер не стала отрицать.
— Люди не видят, как добр Джеймс.
— Хорошо их понимаю.
Она озорно расхохоталась:
— Просто потому, что он не носит сердце на рукаве?
Меня подмывало спросить, есть ли у первого секретаря что носить. Но я поняла, лучше не говорить с Хестер Малленпорт о заместителе ее отца, и прикусила язык.
— Мать во время приступов романтики изобрела теорию, — Хестер оперлась локтями о туалетный столик и положила подбородок на ладони, — что сердце Джеймса очень похоже на его драгоценную канцелярию.
Невольно я улыбнулась меткости теории миссис Малленпорт.
— Набитое секретами, — сказала я, — и всегда на замке.
— Точно, — ответила Хестер.
— И только с одним ключом, — добавила я.
— Моя дорогая мамуля полагает, что только одна девушка получит этот ключ. Но когда она это сделает, это будет навсегда. Она считает, что эта девушка — Ева Трент. — Хестер сделала паузу, улыбаясь про себя. — Но поверьте, я лучше знаю.
Она встала и объявила, что оставляет меня в покое есть ужин и рано лечь спать.
— Если тебе на самом деле необходимо завтра в посольство, давай потом встретимся за завтраком? Перед площадью у посольства есть парк, Центральный западный парк, и кафе в центре. Пешком через площадь и поворот налево. Не пропустите.
Мы договорились на двенадцать тридцать. К тому времени Джеймс, как рассчитывала Хестер, введет меня в курс дела. Интересно, ей пришло в голову, что он тоже может угостить новую секретаршу завтраком. В этом случае ее наверняка ждет разочарование.
Несмотря на усталость, я долго мучилась без сна. В голове прокручивались события дня, люди, которых я встретила и которых встречу, и, кроме того, меня тревожила встреча с мистером Фицджеральдом. Я задавала себе вопрос, намеренно ли он вызвал меня в воскресенье, когда почти никто не работает. Продемонстрировать в виде наказания, кто здесь хозяин. И перед тем, как заснуть, я вспомнила о странной романтической теории миссис Малленпорт о ключе к сердцу молодого первого секретаря. Всплыли слова старой песни. Что касается меня, то кто бы ни держал этот ключ, пусть спрячет его в коробку, перевяжет ленточкой и бросит в глубокое синее море.
Свой первый рассвет я проспала. Чико разбудил меня со стаканом охлажденного апельсинового сока в семь часов, укоряя, что сеньорита пропустила «мадруга». Он раздвинул занавески, и комнату затопил яркий дневной свет. Сейчас с моего балкона я видела террасный город с его терракотовыми крышами, тонкими декоративными шпилями и мягкой зеленью многочисленных парков. Воздух был настолько чист и прозрачен, что цвета резали глаз.