Очарованная легендой - Бетти Бити

Я кивнула.

— У каждого сотрудника есть сейф, который, конечно, всегда заперт. Ключи хранятся в специальном боксе в кабинете посла. Ни в коем случае ключи не должны покидать здания. Понятно?

Я снова кивнула.

— Чарагвай — очень дружественная и мирная страна. Его превосходительство и миссис Малленпорт пользуются здесь большим уважением и любовью. Его превосходительство — очень уравновешенный человек философского склада, знаменитый своими афоризмами на все случаи жизни. — Мистер Фицджеральд снисходительно улыбнулся, словно предупреждая меня, что сам он — совсем другой. — Сотрудник посольства несет дополнительную ответственность и подвергается дополнительному риску. Вы уже не мисс Брэдли, а представитель Великобритании. Принимайте надлежащие меры предосторожности. Не выходите слишком поздно в одиночку. Если уезжаете, сообщите мне время и место. Это всего лишь здравый смысл, не так ли?

Я согласилась, что так оно и есть.

— Чарагвайцы будут обращаться с вами хорошо. Это очень осмотрительный народ. Что возвращает нас, — ровным голосом сказал Джеймс Фицджеральд, — к вашему вчерашнему знакомцу, дону Району Каррадедасу.

— Вы уже говорили, — мятежно возразила я, чувствуя, что человек за столом напротив собирается дергать меня, как марионетку на веревочке.

— Я сказал, что не следует его поощрять, — резко поправил меня Джеймс Фицджеральд. — И сейчас хочу дать вам некоторое представление, почему именно.

Если последовавшее за этим взвешенное объяснение имело целью отвратить меня от дона Района, оно сделало противоположное.

Оказалось, гордое заявление дона Района, что он — Чарагвай, частично подтверждалось фактами. Он не только потомок самого благородного испанского конкистадора, но, по слухам, напрямую ведет свой род от инков. Об этом союзе существовало предание, поведал мне Джеймс Фицджеральд, возможно, недостоверное и, разумеется, романтическое. Тут первый секретарь, обладатель запертого и секретного сердца, поднял брови и его мрачный рот цинично скривился.

По древним легендам, в шестнадцатом веке дон Рамон Каррадедас был одним из конкистадоров, имевших дерзость захватить Инку, которого индейцы почитали как бога. Ослепленные золотом и драгоценными камнями инкских храмов, конкистадоры потребовали буквально королевский выкуп. Все, кроме дона Рамона Каррадедаса. Гуманный не менее, чем храбрый, он разрешил родственникам пленного Инки посещать узника. Среди них была и его красивая шестнадцатилетняя дочь.

— Можете предположить остальное, — быстро произнес первый секретарь, словно его унижал даже пересказ такой глупой и банальной истории.

— Не совсем.

Разумеется, я догадывалась, но по некоторым причинам хотела услышать рассказ от него.

— Каррадедас влюбился в девушку, — нетерпеливо поморщился Джеймс Фицджеральд, — и отказался от своей доли выкупа ради ее руки.

— И получил ее?

— Естественно, — сухо ответил мистер Фицджеральд. — Инки были высокоинтеллектуальным народом, прекрасно понимавшим ценность такого союза.

— Вы циник, — возразила я, думая, что вполне могу вообразить современного дона Рамона в точно такой же роли — отказ от всего состояния ради любимой женщины.

— Нет, я — реалист, мисс Брэдли.

— Она любила его?

— Некомпетентен в этом вопросе.

— Они были счастливы?

— Если верить фольклору, невероятно. Но мы отклонились. Каррадедас не вернулся в Испанию. Он перевез сюда свое имущество. Он импортировал испанских лошадей. Обрабатывал землю и строил поселения. Юная жена принесла ему много детей, их потомками являются президент и дон Рамон. Президент — старший сводный брат дона Рамона. Всегда у власти находится какой-нибудь Каррадедас. Президент исполняет свои обязанности очень тщательно и серьезно, но дон Рамон испытывает удовольствие от пренебрежения обычаями.

— И это проблема?

— К счастью, только для Чарагвая и президента. Моей проблемой, мисс Брэдли, она станет, если он соблазнит кого-то из нашей страны стать его партнером в пренебрежении обычаями Чарагвая или Великобритании.

Я покраснела и подняла подбородок:

— И вы думаете, меня легко соблазнить?

— Я еще недостаточно вас знаю, чтобы составить об этом свое мнение, — уничтожающе ответил Джеймс Фицджеральд, — но ради вас надеюсь, что нет. Я просто предостерегаю, — он встал, давая понять, что разговор окончен, — что неразумно пытаться продолжать дружбу с доном Районом и что в конце концов пострадавшей окажетесь вы. — Он открыл дверь и повернулся ко мне. — У дона Рамона язык без костей, который может выдать черное за белое и уродливое за красивое. Молодые женщины, как мне говорили, необыкновенно падки на этот вид лести.

Он пристально посмотрел мне в глаза.

Когда нас разделили закрывшиеся ворота канцелярии, я подумала, что он не мог яснее выразить свое мнение обо мне.

С облегчением я выбежала на полуденное солнце. Я пыталась забыть явное недоброжелательство мистера Фицджеральда. Пыталась забыть дона Рамона — его романтическую внешность и романтическую историю. До встречи с Хестер еще оставалось время, поэтому я медленно шла по площади. Индейцы уже разложили на тротуаре свой товар — яркие цветные шерстяные пончо, изделия из кожи, глиняная посуда и позолоченные стеклянные бусы покрывали каменные плиты и свешивались с перил. Шерстяные пончо украшали вытканные картины с одним и тем же излюбленным сюжетом: маленькая индеанка и коленопреклоненный высокий человек с серебряным шлемом, очевидно ее Конкистадор.

Я направилась к статуе и окружавшему ее кольцу фонтанов в центре площади. Сияющее лицо босой принцессы стало поистине шедевром неизвестного скульптора, а каждая деталь брони и платья ее мужа-испанца была им вырезана любовно и тщательно. Правда или ложь, но, как бы там ни было, романтическая история дона Рамона, казалось, жила повсюду.

Даже в пышных садах белых вилл, мимо которых я шла в парк, я заметила в зарослях фиолетового гибискуса и под облаками жасмина два памятника — дон Рамон шестнадцатого века и его маленькая невеста, — так британцы ставят садовых гномов или каменных кроликов и пестрые поганки. В одном саду дон Рамон предлагал принцессе корзину белых орхидей. В другом они стояли по обе стороны декоративных ворот с протянутыми друг к другу руками.

Я дошла до кафе в парке и увидела уже привычную картину: в центре между столиками на террасе был устроен маленький декоративный водоем. Струился фонтан, и под каскадом его струй нежно улыбались друг другу каменные дон Рамон и его невеста.

Кафе было полупустым. Чарагвайцы, как я знала, завтракают поздно. Я присела за крашеный деревянный стол перед фонтаном и стала ждать.

Есть не хотелось. После встречи с мистером Фиццжеральдом я наслаждалась миром и солнечным светом. Я слушала нестройный перезвон колоколов, приглушенный шум уличного движения и крики детей, играющих среди душистых деревьев. Посетители смотрели на меня с некоторым любопытством, даже задерживались на секунду у моего столика, но никто не заговаривал. Чарагвайцы — народ любознательный и романтический, но, как сказал мистер Фицджеральд, очень осмотрительный.