Портрет второй жены - Анна Берсенева

– Конечно, – согласилась Лиза. – С удовольствием пройдусь с тобой вдоль берега, покоритель островитянских пророчиц!

Юра засмеялся, они вместе спустились с веранды на дорожку и пошли к берегу в темноте. Но как только они вышли из-под сени пальм, стало гораздо светлее. Все небо усыпано было крупными южными звездами, казалось, они вымываются волнами на берег и сияют на песке.

Лиза оставила сандалии на дорожке и шла по песку босиком, легко, как белое полупрозрачное видение. Это Юра так сказал ей, остановившись на минуту, чтобы посмотреть, как она идет вдоль длинной полосы прибоя.

– А может, привидение? – рассмеялась она.

Но Юра был серьезен.

– Посидим немного? – предложил он, опускаясь на песок у самой воды. – Посидим у воды?

Лиза села рядом.

– Ты любишь сидеть у воды, Юра? – спросила она. – Помнишь, мы к речке ездили – в первый день?..

– Помню. Я в тебя влюбился в этот день.

– А я не заметила! Но мне так хорошо было с тобой – как дышать…

– Я и сам не сразу понял, что влюбился. Я настолько об этом не думал, я думал совсем о другом – и вот, вдруг…

– Ты… Ты не обрадовался этому? – тихо спросила она.

– Не знаю… Я был потрясен, когда понял. И я испугался, себя испугался. Помнишь, когда танцевали в ресторане?

Лиза кивнула:

– Я почувствовала… У тебя так сердце колотилось… Юра! – вдруг спросила она. – Почему ты сказал мне, что я жертвую чем-то, оставаясь с тобой? Я не могу понять…

Он молчал, опустив голову.

– И ты сказал еще – помнишь? – ты не веришь, что я могу тебя любить. Почему же, Юра? Ты не веришь мне?

Он наконец поднял голову, коснулся ее руки, белеющей в темноте.

– Я тебе верю, Лизонька моя дорогая, но я правда так думаю. Ведь я не рисовался, не старался тебя завлечь, ты понимаешь? У меня сейчас очень плохой период в жизни, и хотя я благодарю судьбу, что она мне тебя послала, но мне жаль, что это произошло сейчас.

– Но почему, Юра, почему? – Голос у Лизы задрожал. – У тебя не идут дела?

– Нет, дела идут, ты же знаешь. Но я как-то перестал понимать, зачем они вообще идут. Со мной уже было однажды что-то подобное. Серега, наверное, хорошо помнит. Но тогда все прошло, и я увлекся снова, успокоился. А сейчас, по-моему, серьезнее…

– Ты не можешь это объяснить? – спросила Лиза. – Себе объяснить, даже не мне?

– Могу! – сказал он, и Лиза услышала в его голосе знакомые, любимые отзвуки. – Я могу объяснить тебе все, даже то, что сам не до конца понимаю. Но хочу понять… Это ведь самое прекрасное, ты знаешь? Понять то, что вырастает из самой глубины, – то, что необъяснимо. Я всегда этого хотел, у меня с детства дух захватывало от этого желания. Вот: простые составляющие жизни, ее кирпичики, а каждый так же необъясним, как прост, и не дотронуться до него, не ухватить. Я любил то, что необъяснимо будоражит душу. Река, или огонь, или красота женщины, или жар холодных чисел – это просто, это существует, но к этому невозможно ни прикоснуться, ни даже назвать.

– И ты… Ты хотел этим владеть? – Лиза боялась дышать, чтобы не спугнуть его, не оборвать.

– Нет! – ответил он горячо и страстно. – Я не хотел владеть, не хотел распоряжаться! Но я хотел, чтобы все это было в моей жизни, чтобы и моя душа была к этому причастна, я хотел прикоснуться и собою это объять… Непонятно я говорю?

– Нет, понятно.

– И сейчас у меня такое чувство – что я не смог, не смог этого сделать, не смог объять. Только то, что поддавалось моей воле, азарту, уму, – то удалось. Деньги, дело… Ну и что? А тут еще эта старуха… Ведь она тоже сказала: я не вмещаю того, что хочу. – Он вскочил, быстро прошелся по остывающему ночному песку, потом снова присел рядом с Лизой. – Все осталось вне меня, ты понимаешь? И я вижу сейчас, что не смог ничего. Я не разгадал секрета жизни, Лиза, я даже секрета материального мира не разгадал, хотя кое-чего достиг именно в материальном мире. Ты вот смотришь на меня и думаешь, что я все могу, а у меня такое чувство, будто я тебя обманываю.

Лиза смотрела на него, чувствуя, как слезы подступают к горлу. Но чувство, владевшее ею сейчас, было светлым, как сияние звезд над ними обоими, над океаном.

Она любила этого мужчину, с которым спала, купалась, разговаривала и целовалась, силу которого чувствовала каждой клеткой своего тела и каждой частичкой души. И она была счастлива, что он говорит с нею о том, о чем трудно говорить с самим собой, что может показаться непонятным кому угодно, только не ей.

Она любила каждый его взгляд, каждый вздох и каждое слово, и его сегодняшнюю тоску.

– Милый мой, хороший, неуемный мой Юра… Ты хотел, чтобы река текла через твою душу? Она течет, Юра, течет, ты напрасно мучаешься! Ты боишься, что не вместил в себя всего, что хотел? Твоя душа – не бедная, не надо думать так… Юра, любимый мой, я не знаю человека, в котором умещалось бы так много!

Они говорили прерывисто, страстно, не заканчивая фраз, но не было ни одного слова, которое было бы им неясно в сбивчивой речи друг друга. Страстная сила, соединившая их тела и души, незримо помогала им в этом разговоре, круша барьеры, которые ставят между любящими людьми возраст, опыт и прошлое.

Сергей Псковитин встречал их в Шереметьеве. Лиза увидела его сразу, как только вышли за таможенную калитку. Высокий, широкоплечий, он стоял позади всех встречающих, но его фигура, как скала, была ориентиром в этом водовороте голов, лиц, рук и чемоданов.

– Сережа! – Лиза помахала ему рукой, но он уже и сам заметил их с Юрой и пошел им навстречу, осторожно и решительно раздвигая толпу.

Она обрадовалась, увидев его спокойное лицо в первые же минуты в этом знакомом московском мире, который показался ей новым, от которого у нее закружилась голова.

– Серега! – обрадовался и Юра, пожимая ему руку. – Не знал, что ты сам встретишь!

– Почему бы и нет? – Псковитин улыбнулся. – Давно вас не видел, а сейчас, между прочим, ночь, рабочее время кончилось, и делать мне совершенно нечего. Лиза молодец – загорела, посвежела, болезни как не бывало. Или это ты молодец, а, Юр?

Лиза уже не удивлялась тому, что Псковитин всегда казался ей одетым в форму: то ли потому, что любая одежда сидела на нем как влитая, то ли потому, что совершенно невозможно было запомнить, что именно на нем надето. Она всегда помнила только то ощущение надежности, которое исходило от этого человека.

Он же, казалось, почти не обращал на нее внимания. Похвалив ее свежий вид, он обернулся к Юре.

– Ну что, командир, все в порядке, – сказал Сергей. – Стены стоят, можете ехать.

– Отлично, Сергей Петрович! – обрадовался Ратников. – Ну а тебе-то как?

– Да что мне? Я, ты знаешь, не силен в этих делах. Красиво вроде. Пустовато, конечно, – усмехнулся он. – Ну, это ничего, я полагаю.