Горячий ключ - Валентина Мельникова

Он подхватил оружие и помчался в гору, но на полпути остановился, вспомнив про бочки с горючим и контейнеры с оборудованием. Ведь бочки буквально в полусотне метров от контейнеров. И если умудриться каким-то образом спустить их чуть ниже и поджечь, оборудование, которое стоит немалых денег, тю-тю, погорит ясным пламенем, как и наркота, которую он спалил в таежном распадке.

Бочки он обнаружил на прежнем месте. Рыжков укрыл их лапником, и, судя по тому, что ветки были не потревожены, бандиты сюда свой нос еще не успели сунуть, а вот возле контейнеров прохаживался часовой, и в сторожке находилось никак не меньше двух человек — это Евгений определил по разговору, который они вели, нисколько не остерегаясь, что их могут услышать.

Часовой, видно, мерз, потому что то и дело подходил к небольшому костру, присаживался на корточки и грел ладони над низким, едва заметным среди камней пламенем.

Поначалу Евгений не хотел его убивать. Часового вполне можно было оглушить и оттащить в сторону, а потом тем же манером, что и у моста, расправиться с остальными. Но бандит оказался проворным и не робкого десятка. Очевидно ощутив движение воздуха, он мгновенно переместился в сторону и назад и оказался позади Шевцова.

Автомат висел у него за спиной, но бандит не спешил применять оружие. Он решил ударить противника профессионально изготовленной, залитой свинцом дубинкой.

Евгений опешил от подобной резвости — долгое отсутствие практики сказалось незамедлительно. И только когда бандит размахнулся, чтобы нанести удар, Евгений понял, что ведет себя как последний идиот, и уклонился в сторону. Если бы дубинка врезала ему по голове, то, самое малое, он получил бы тяжелое сотрясение мозга, в худшем случае — его череп треснул бы как орех.

Однако, к счастью, удар пришелся по плечу, и правая рука у Шевцова полностью онемела.

Но он успел все-таки пнуть противника по голени, проведя ботинком от колена до лодыжки. Взвыв от боли, бандит отскочил в сторону и потянул на грудь автомат. Но саперная лопатка тем и хороша, что ею можно с одинаковым успехом пользоваться как правой, так и левой рукой. И хотя Евгений ударил лопаткой вполсилы, кровь из разрубленной шеи бандита хлынула ему на руки и на грудь, и бандит как подкошенный свалился на камни. На лице его застыло недоумение, а потянувшаяся к ране рука так и замерла на полпути. Он захрипел, выгнулся, а кровь пульсирующим потоком полилась у него и изо рта.

Евгений постоял, прислушиваясь к голосам в сторожке. Ощущая во рту неприятный привкус желчи, он вытер окровавленное лезвие лопатки об одежду убитого и снял с него автомат. В нагрудном кармане куртки обнаружил еще один запасной магазин и усмехнулся про себя: обзавелся оружием чуть ли не на воинское отделение, и, если не считать ушибленной правой руки, досталось оно ему без особых проблем.

Кроме того, стоит учесть, скольких бандитов он успокоил навеки.

Он прикинул расстояние от бочек до контейнеров и подумал, что бочку вряд ли удастся спустить вниз без грохота и шума. Но насколько Шевцов помнил, недалеко от сторожки валялось ведро с проржавевшим дном, и если заткнуть дыру травой, то вполне можно набрать солярки и керосину из бочек и облить контейнеры. Запалить их не составит труда, а потом, когда огонь займется, бандиты выскочат из сторожки, и он перестреляет их из-за камней, как перепелок.

Действительно, хватило пяти ведер, чтобы огонь запылал. К тому же Шевцов успел привалить к ним несколько длинных и сухих веток, и вскоре деревянные контейнеры превратились в огромный костер.

Бандиты, выскочив из сторожки, ошалело уставились на пламя, потом принялись палить из автоматов во все стороны и что-то громко кричать на своем языке. Откуда-то сверху раздались ответные крики, и, не раздумывая ни секунды, Евгений полоснул очередью по незадачливым часовым. Оба упали, но у него уже не было времени выяснять, живы они или убиты. На бегу он успел заметить, что крыша сторожки тоже вспыхнула, и подумал, что, пока подоспеет помощь, от нее и контейнеров останутся одни головешки.

За час до рассвета, когда только-только посерело небо, Дмитрий и Павел решили покинуть свое ночное укрытие. Снег перестал идти, но дул пронизывающий ветер, и видимость была не больше десяти метров. Павел поразился: внизу во нею уже царствует лето, здесь же настоящий февраль, а ведь разница по высоте не более километра. Он прокричал Дмитрию в ухо:

— Ничего себе сквознячок, как бы не сдуло!

Незванов повернул к нему лицо, искаженное от холода и ветра, и спросил:

— Как у тебя грудь? Болит?

Грудь у Павла болела страшно, но он вымученно улыбнулся и сказал:

— Пустяки, дело житейское! Я за тобой, как нитка за иголкой, куда угодно пойду.

Они решили оставить себе лишь одеяла, которые накинули на плечи поверх курток, да рюкзак Агнессы с веревками и двумя оставшимися банками тушенки. Автомат Дмитрий повесил на плечо, и они пошли вниз, обойдясь на этот раз без завтрака и бросив все остальные веши, рассудив, что лишний вес во время этого последнего отчаянного броска будет им не по силам.

Склон шел полого вниз, и, если бы не ветер, они достаточно быстро смогли бы его преодолеть даже с учетом, что Дмитрий с трудом волочил ногу, а Павел при каждом вдохе и выдохе едва сдерживался, чтобы не застонать от боли. Но ветер неистовствовал, бросал в них клубы снежной пыли и ледяной трухи, больно коловшей лицо, и неимоверно мешал движению.

Втянув голову в плечи, Павел смотрел себе под ноги, стараясь прикрыть лицо капюшоном от жгучих ударов ветра. Дмитрий шел впереди. Раненая нога задеревенела и все время подворачивалась, но он был рад, что хотя бы не чувствует боли. Он то и дело проверял путь ледорубом, понимая, что это мало что дает и, если впереди окажется обрыв, им несдобровать.

Конечно, будь он один, то шел бы быстрее даже с раненой ногой, но приходилось учитывать состояние Павла и необходимость помогать ему. Да и самому тоже надо было экономить силы, отнюдь не безграничные. Согнувшись в три погибели и прикрывая лицо ладонью, он попытался рассмотреть сквозь раздвинутые пальцы, что впереди, и чертыхнулся — по-прежнему одна крутящаяся серая мгла.

«Скорее бы рассвет, — подумал он вяло, — может, с восходом солнца хоть немного потеплеет».

Веревка вдруг натянулась, и Дмитрий оглянулся.

Павел рухнул на снег и лежал, сжавшись в позе плода в материнской утробе. Дмитрий с трудом добрел до него и попытался поднять. Холод и усталость вытянули из Павла все силы, а боль в груди, видно, окончательно доконала его. Он лежал на снегу и был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Но смотрел осмысленно и прошептал посиневшими от холода губами:

— Оставь меня, Дима! — Он с трудом сглатывал слюну. — Я больше не могу. Без меня ты дойдешь быстрее.

Дмитрий молчал. Павел прохрипел:

— Елы-палы, проваливай отсюда!

Голос его прозвучал едва слышно, а ему казалось, что он кричит громко и с надрывом. Последние силы оставили его, и он потерял сознание.