Великая испанская революция - Александр Шубин

Фиксируя в январе 1937 г. ухудшение отношений Ларго Кабальеро и КПИ, Антонов-Овсеенко отмечает, что причины этого кроются в политике коммунистов: «За последнее время отношения между Кабальеро и коммунистической партией стали довольно натянутыми». Это вызвано, в частности, «монополизацией политработы в армии коммунистами, зачастую довольно бестактно игнорировавшими другие организации народного фронта»[779]. Ларго Кабальеро был недоволен репрессивными акциями коммунистов, «переманиванием» лидеров социалистической молодежи в КПИ, сближением коммунистов и его главного соперника в ИСРП Прието[780]. «Весьма вероятно, что Кабальеро рассматривал все эти факты как результат сознательного стремления коммунистов изолировать его»[781]. Однако за политическими комбинациями стояли стратегические разногласия левых социалистов и прокоммунистического блока. Ларго Кабальеро неприязненно говорил, что компартия «является самой умеренной партией»[782]. Как видим, советский консул признавал инициативу коммунистов в конфликте с Ларго Кабальеро и уже на его раннем этапе отметил, что за тактическими частностями стоит различие политических стратегий.

Ларго Кабальеро, как и большинство лидеров ИСРП, относился к коммунистам с опаской. Его не могло не волновать проникновение коммунистов в армию (особенно в ее политическое руководство). В 1937 г. в вооруженные силы было направлено 296 тысяч членов КПИ, ОСПК и прокоммунистической «Объединенной социалистической молодежи» (ОСМ) из 349 тысяч их состава[783]. При этом особое внимание уделялось продвижению кадров в командный и комиссарский состав. Коммунистические кадры, подготовленные в контролируемом компартией учебном 5-м полку, занимали командные посты и места комиссаров. Старые генералы Посас, Миаха и другие офицеры, оценив ситуацию, также вступили в компартию. Советских представителей беспокоило, что при этом они сохраняют членство в традиционных для Испании масонских ложах, чуждых коммунистической идеологии[784]. Получалось, что генералы скорее отдают дань конъюнктуре, чем проникаются идеями КПИ.

Из 5 командующих корпусами в компартии состояли два, из 18 комдивов 8 были коммунистами и еще 4 — близки к партии[785]. В апреле 1937 г. из 11 дивизионных комиссаров 3 были коммунистами и 1 член ОСМ, из 51 комиссара бригад 24 были коммунистами, из 186 батальонных комиссаров — 93 коммуниста и 32 члена ОСМ[786].

Пропагандистская машина коммунистов обличала с одной стороны — милиционную «военную демократию», ограничивающую власть офицеров, а с другой — офицеров «старой школы», считая их источником предательства. Вывод напрашивался сам собой — армия должна быть дисциплинирована и подчинена офицерам-коммунистам[787].

Ларго Кабальеро стал предпринимать ответные меры, о которых советские военспецы с возмущением писали: «Борьба против коммунистов в армии приобретает все более широкий характер; смещение коммунистов с командирских и комиссарских должностей продолжается»[788]. Впрочем, это наступление на коммунистов на практике вылилось в восстановление баланса.

Ларго не утверждал в должности мадридского комиссара, а также 120 комиссаров центрального фронта (по советским данным, к этому приложили руку и «центристы»[789]). Также Ларго старался не давать комиссарам вмешиваться в планирование военных операций: «На доклад Михе о плане политобеспечения намечавшейся операции Кабальеро заявил, что операция — дело генералов, и Генеральный комиссариат не должен вмешиваться в это дело»[790].

Вообще, когда какой-нибудь министр интересовался военными вопросами и спрашивал у Кабальеро, какие есть новости, тот отвечал: «Вы узнаете об этом из газет»[791]. А. Виньяс комментирует: «Читатель может подумать, например, что военную политику определяло республиканское Правительство. Но это было бы ошибкой. Ларго Кабальеро передал эту функцию Высшему военному совету, но, так как совет не собирался, на практике именно Кабальеро как уполномоченный министр и председатель этого совета осуществлял руководство военными делами согласно своему добросовестному умению и пониманию»[792]. Это мнение А. Виньяса (он горячо отстаивал его и в устной дискуссии со мной) противоречиво. Если Ларго не собирал Высший военный совет, значит на деле он и не передал ему реальных функций. Это было не то место, где на деле принимались военные решения. Читатель не должен был думать о том, что ситуация на фронте должна обязательно обсуждаться именно в правительстве — большинство министров отвечают не за фронт, а за тыл. Чисто военная сторона дела — это сфера компетенции военного министра, министра авиации и флота, генерального штаба. Так и было в республике при Ларго Кабальеро. Хотя А. Виньяс пробует использовать эту тему для компрометации кадровых назначений Ларго Кабальеро в феврале 1937 г. (о чем ниже), дело было не в том, что Ларго Кабальеро мало советовался с невоенными министрами, а в характере его военной политики. А вот она вызывала раздражение и у социал-либералов, и у коммунистов, в том числе советских.

Главный военный советник Я. Берзин характеризовал Ларго Кабальеро как «махрового меньшевика»[793]. Премьер, видя благоволение советских специалистов коммунистам, относился к ним «подозрительно»[794].

Руководство Коминтерна уже во время прихода к власти Ларго Кабальеро относилось к нему с недоверием и даже враждебностью. Г. Димитров в сентябре 1936 г. говорил, что Ларго Кабальеро относится к тем деятелям социал-демократии, которые «отходят от позиций классового сотрудничества с буржуазией, отходят от реформизма — попадают в другую крайность, становятся экстремистами, проявляют свое сектантство, своего рода левацкие загибы»[795]. В октябре А. Марти характеризовал Ларго Кабальеро на заседании ИККИ как «тип плохого профсоюзного бюрократа» и жаловался на то, что премьер отвергает предложения коммунистов[796]. Таким образом, конфликт между коммунистами (не только испанскими) и Ларго Кабальеро вызревал уже с осени 1936 г.