Во власти речных ведьм - Ирина Арбузова

За бабьим разговором мы не заметили, куда и когда делись начальник почты и пожарные.

Говорливая, общительная певчая – Елена свернула к своим воротам. Кстати, она мне понравилась, славная, милая женщина. Другую перехватил муж на мотоцикле. Через хлопки и тарахтенье подъехавшей таратайки прорывались стенания доведенного до крайности мужчины:

– Саша, ну где тебя носит?! Мало того, что я перенервничал, где ты, эта дрянь… Во, полюбуйся! – Он показал на лоб. – Шишка! Здоровенная и саднит! Молоко не дала. Копытом лягнула. Ведро всмяток! Забодать пыталась! Еле из сарая ноги унес! Садись, скорей, а то она щас огород разносит…

– Бодливая бестия, с характером! Черная, как смоль. Только одно белое пятнышко с пятачок на боку. Но молоко – сливки, вкуснее не пил, – просмаковал батюшка Николай. Он тоже попрощался с нами. Его у крыльца с нетерпением ждала жена. Лицо обеспокоенное, серьезное.

– Ну, все гладко, ладно? – обнимая, спросила она.

– Думаю, да, – подумав, нерешительно ответил тот.

А мы с Катей спокойно возвращались в компании четы Иркнайдигусь. Благо что они наши соседи. Вот мы и пришли…

– Хорошо то, что хорошо кончается, – сказал Вольдемар Анатольевич и замер на месте.

Мы проследили за его взглядом. Вот каменный крест у воробьевского особняка. Нахально скособочившись, на кресте, сидит большая птица. Фонарь у ворот высвечивает взлохмаченные, словно лакированные черные перья. Убедившись, что мы на неё смотрим, она несколько раз присела, расправляя крылья:

– К-к-к-ре-рест, – раздался ее картавый крик.

Ворон. Старый, судя по тому, что на голове у него было несколько белых перьев.

– Два-двад-цать пер-пер-вый день, – почти по-человечьи докаркал он.

– Что за цирк? – взмолилась Катя.

– К сожалению, это уже не цирк, – угрюмо сказал Вольдемар Анатольевич и, как боксер в стойке, стал осматриваться по сторонам…

До нас долетело неясное бормотание, словно пьяного. Там, внизу, на спуске к реке:

– Солнышко мое, я к тебе! Все равно без тебя жизни нет…

– Никак Ятя опять топиться пошел! – в сердцах воскликнула Мария. – Его уже несколько раз у Седмицы вытаскивали. Ему бы Бога поблагодарить за терпение и одуматься, так нет. Опять решился.

Быстро спустившись вниз, мы увидели его уже у самого берега. Действительно, читая стихи Пушкина, «Я помню чудное мгновенье…», бедолага зашел по колено в воду.

– Это он о вечерах с покойной женой. Федор с рынка, ну, из бакалеи, сам видел, как Наталья первый раз в дом свой ввалила. Выволочку муженьку хотела устроить, а в доме, глянь, ее иконостас. Фотки их совместные увеличенные все стены украшают. Соседка потом говорила (она из любопытства дежурила под оконным карнизом), что каждую ночь Ятя для своей ненаглядной Натальи ужин со свечами закатывал. Это ничего, что она только на стуле притихшая сидела. Муженек был счастлив даже ее мертвому присутствию, – торопливо поведала Мария, пока мы пытались отвадить несчастного от самоутопления.

Уговоры не помогали. Изрядно выпивший мужчина дрался, по-женски отпихиваясь руками и царапаясь:

– Пустите, пустите меня к ней! Она только по ночам свободная! – истерично орал он, тыкая куда-то рукой.

– Даша, смотри! – Катя показывала в ту же сторону. И мы увидели, что на поверхности речной глади, совсем недалеко от берега зияет пропасть ведьминой проруби. Ошибиться было невозможно. Тот, кто хоть раз ее видел, уже ни с чем не перепутает. За потусторонней дверью кто-то пытался прогнуть ее резиново-тугую пленку. Чтобы вырваться!

– Не лезьте! – прикрикнул на нас Вольдемар Анатольевич.

Отличный пловец, он в два маха оказался на краю потревоженной ведьминой бездны. По локоть храбро залез туда рукой. Видно было, что тащит чего-то. Сорвалось! В свете полной луны в его ладони оказалась заколка с большими вишнями.

– Натальюшка, солнышко! – дико заорал Ятя и, как дельфин в прыжке ринулся туда же.

Никто не успел бы его остановить. Бедолага попал в перламутрово искрящую трясину и начал медленно тонуть со счастливой улыбкой на умиротворенном лице. Меня затрясло. Катя невольно взяла мою руку, чтобы успокоить и… вскрикнула. Желто-зеленое свечение обручем сковало наши руки.

– Опустите их в воду, – неестественным голосом медиума произнес нотариус.

Он не решился заплыть в саму ведьмину прорубь. Знал по сыну, чем это может кончится. Странным немигающим взглядом Вольдемар Анатольевич смотрел на светящиеся лучики, паутиной сползающие с наших рук в реку. Там они переплетались в отливающую перламутром цепь.

– А может, не надо…? – Мария шлепала по воде к нам.

Эти шлепающие булькающие звуки, как язык речных вед, повторяли:

И, не зная, на счастье или на беду, мы с Катей опустили скрепленные силой речных ведьм руки в воду. То, что виделось там, как цепь, светящейся змеей, стрелой долетело до квадрата ведьминой проруби. Зацепило и потащило его к нам, как лодку плавно и достаточно быстро. По мере приближения ведьминого чуда мы с Катей все больше жалели, что решились на это. Пробивая уши свистящим бормотанием и завываниями, к берегу причалило канализационное зловоние. Чугунно-тяжело черный квадрат ведьминой проруби врезался в песок. В нем копошились обрезанные торсы мужчины и призрака, оплывающего слизью. Они… они страстно обнимались и… целовались. Как не оторопеть от такого зрелища!

– Надо же, что любовь с людьми делает! – тихо ахнула я.

Тем более, что на наших глазах умершая полупрозрачная женщина обретала живое человеческое тело. Из ведьминой проруби вылетали неясные тени, закрывающие ее фигуру, словно куски одежды. Буквально через пять минут она уже поднялась и вышла к нам, как русалка из песка. Счастливый и смущенный муж закрыл ее наготу, сняв с себя рубашку. Так они и пошли вверх от реки по тропинке вместе, обнимаясь и целуясь. Не обращая на нас, ошалевших, никакого внимания!

– Цирк? Цирк! – вздохнул Вольдемар Анатольевич. – А мне показалось, что «ключ» слетел, когда ты заперла Кривошеиху в могиле.

Я пожала плечами. Может быть, «ключ» и слетел, да только таинственная сила, скрепившая меня с Катей, видимо, осталась. Как она будет проявляться дальше? Ни я, ни она не знали. На обратном пути у витиеватых воробьевских ворот Мария в раздумье вспомнила:

– Тогда, семь лет назад, Емельяновна на повышение мужа гадать ходила. Попросить вед речных, чтоб ему старшего библиотекаря дали. Его ушлая заведующая эту ставку себе к зарплате распределила. А было их всего двое в библиотеке клуба. Я думала, Наталья из-за денег старалась, а ведь за мужа ее обида гнобила. Теперь это понятно. А заведующая эта потом в город уехала. Его директором поставили и над библиотекой, и над клубом. Ему же только жена и нужна была – любил! Он словно умер, когда она пропала. Вот до чего глупость бабья доводит!