Пленники судьбы - Санта Монтефиоре

Альба смерила Фийону таким ядовитым взглядом, что журналистка съежилась. Альба намеренно заговорила на английском языке, чтобы собеседница поняла ее как можно лучше.

— Вы обманным путем проникли в мой дом, воспользовались моим гостеприимством, пьете просекко и едите мой хлеб, все это время прекрасно зная о том, что моя мать Валентина Фиорелли была убита маркизом, жившем в том замке, который вы называете величественным. У вас одно намерение — выудить как можно больше информации, чтобы приподнять завесу тайны, которой более пятидесяти лет? — Затем она обратилась к своей дочери: — О Роза, ты наивна, если думаешь, что эта женщина ищет твоего расположения ради дружбы с тобой. Ну что ж, не смею мешать вашему приятному времяпрепровождению. Оставайтесь, ешьте, пейте, почему бы нет? Но простите, я бы предпочла не водиться с тем, кто собирается причинить боль членам моей семьи, которые жили в то время, когда была убита моя мать, и которые в течение последних пятидесяти шести лет пытаются забыть этот кошмар.

С этими словами она гордой поступью вошла в дом. Панфило покачал головой.

— Мне жаль, — вежливо произнес он, — но думаю, вам лучше уйти.

— Ну конечно, — сказала Фийона, неуверенно поднимаясь. — Пойдем же, Нэнни.

Нэнни вздохнул.

— Моя сестра будет подавлена, узнав, что мы вас обидели.

— Не забывайте, что Валентина мать Альбы, — сказал Панфило Фийоне. — А ее отец еще не умер. И если вы стремитесь написать статью о замке, пишите ее с уважением к тем, кто еще жив.

Фийона перевела дыхание.

— Конечно.

— Я отвезу вас обратно, — вызвался Юджин.

— Не волнуйтесь, мы прогуляемся пешком, — сказал Нэнни. — Я знаю дорогу.

— Уверены? — Розу взбесило то, что мать так унизила ее перед всеми.

Фийона взяла Розу за руку. Ее помада просочилась в морщинки вокруг рта и отпечаталась на зубах. Журналистка явно выпила лишнего.

— Мне жаль, Роза. Но не волнуйся, два миллиона людей будут читать о тебе.

Нэнни повел Фийону вверх по склону.

— Как это все неприятно! — обиженно воскликнул он.

— Это моя вина. Я действовала слишком напористо.

— А что ты хотела выяснить?

— Я хотела выяснить все обстоятельства.

— А есть какие-то неточности?

— Уверена, что Фалько действовал не один, когда убивал маркиза.

— И что дальше?

— Держу пари, с ним в паре был Томас, отец Альбы.

— И ты надеялась, что Альба расскажет тебе об этом?

— Даже не знаю, о чем я думала. Я просто забыла, где нахожусь.

— Ты всех нас опозорила!

— Мне жаль, я чувствую себя ужасно. Они такие приятные люди.

— Тогда брось это, Фийона.

— Но это была бы сенсация!

— Ни одна сенсация не стоит того, чтобы причинять людям боль.

— Увы, это моя профессия.

Они шли через лес. Деревья возвышались над ними, словно башни, листья шуршали, трепеща от морского ветерка, рассыпаясь светящимся калейдоскопом на дорожке перед ними. Фийона опьянела. У нее кружилась голова. Было очень жарко.

— Мне нужно на минутку прилечь.

Нэнни был раздражен, но у него не было выбора. Он, конечно же, не мог нести ее домой на руках.

Фийона легла на спину и прикрыла глаза рукой.

— Так лучше. — Затем ее стал разбирать смех.

— Что тут смешного? — спросил Нэнни, ложась возле нее.

— Не знаю. Мы, здесь, сейчас. В этом есть что-то забавное.

— А я ничего смешного не вижу. Ты поедешь к себе домой, а нам придется жить в этом месте. Моя сестра убьет тебя, если завтра Панфило откажется фотографировать.

— Вот черт, и что же мне теперь делать?

— Не знаю, — вздохнул он, закрывая глаза.

— Полагаю, немного секса не помешает?

Войдя в спальню, Панфило увидел, что Альба вся кипит от злости.

— Даже не пытайся убедить меня, что твое участие в фото-сессии замка является хорошей идеей! Что здесь понадобилось этой женщине?

— Ее пригласила Роза, — спокойно ответил Панфило.

— Роза — источник сплошных неприятностей!

— Она еще молода и наивна.

— Да и люди, живущие в замке, создают одни проблемы.

Панфило присел на кровать.

— Когда ты злишься, то становишься просто неотразимой.

— И не пытайся усмирить меня таким вот образом, на меня это не действует.

— Послушай, они все равно будут фотографировать замок, хочешь ты этого или нет. Даже если я откажусь, за это возьмется кто-то другой.

— Я не могу спокойно наблюдать, как эта чертова женщина, словно полицейская ищейка, пытается засунуть свой любопытный нос в события давно минувших лет. Ведь речь идет о моей покойной матери… и моем еще живом отце. А вдруг она узнает, что маркиза убил Томас?

— Не узнает, — успокаивающим тоном произнес Панфило. — Кто ей расскажет? Ведь никто, кроме членов нашей семьи, не знает об этом.

— А Роза?

— Она, конечно, наивна, но отнюдь не глупа.

— Она сердита на меня. Ты же знаешь, насколько твоя дочь бывает вспыльчивой. Возможно, она и не глупа, но все же ужасно ветрена. Мне не следовало ничего ей рассказывать. А вдруг Козима проболтается Люку, а тот возьмет и расскажет своей матери? Эта чертова журналистка гостит в замке и держит ушки на макушке! Мне противно думать о том, что они там говорят!

— Да успокойся, Альба. — Он привлек ее к себе.

— Ты ведь знаешь, что тридцать лет назад я узнала, что мой отец вместе с Фалько убил маркиза. Они тогда совершили священную месть, считая это «делом чести», как он выразился. Мы никогда не обсуждали эту тему, однако мы понимали друг друга без слов. И если он узнает, что я рассказала об этом людям — если статья появится в британском журнале, — он разочаруется во мне. Мне невыносимо думать, что я причиню ему боль и потеряю его доверие.

— А почему бы нам просто не попросить Розу держать рот на замке?

— Нет, оставь эту затею. Я лучше поговорю с Козимой. Она может разузнать все у Люка. В отличие от нашей дочери, на Козиму можно положиться.

— Альба, но ведь это нечестно, — угрюмо произнес Панфило. — Тебе следует быть более чуткой по отношению к Розе. Она ведь твоя дочь. Знаешь, ты когда-то была такой же вспыльчивой, как она.

— Неправда, ее поведение не идет ни в какое сравнение с моим в былые дни… Она тревожит меня. Тебе известно, что Роза где-то бродит по ночам? Только Господу известно, что она замышляет. Остается надеяться, что у нее хватит благоразумия не завести роман на стороне.