Код Вавилона - Уве Шомбург

Он ей поможет. Он должен помочь!

Однако с каждым новым гудком ее надежда угасала.

— Проклятье! — прошипела Джесмин, борясь со слезами, когда снова ответил голосовой ящик.

Она сделала еще одну попытку, потом наговорила сообщение на голосовую почту.

— Если уж и на это он не среагирует, — злобно фыркнула Джесмин, отключая телефон, — тогда действительно все кончилось, так и не успев начаться.

В этот момент распахнулась дверь, и в палату с холодной улыбкой вошел Салливан.

Париж

Понедельник

Остров Сите в Париже несколько веков считается центром правосудия — после того как с римских времен до Столетней войны здесь билось политическое сердце Франции.

Эрик-Мишель Лавалье нервничал, входя в кованые ворота Дворца юстиции на бульваре Суда. Он покинул Фонтенбло воскресным вечером с последними корректурными оттисками брошюры, подписанными Марвином. То, что типография напрасно прождала все выходные, считая каждую минуту, и что будут выставлены наценки за дополнительные смены, Марвина не интересовало. Начальник типографии довольно улыбнулся, когда Лавалье сдал ему ночью корректуру. И если типография потребует цену, хоть в тысячу раз больше оговоренной, это уже Лавалье не касается.

Он стоял перед огромным зданием Дворца юстиции и дрожал при мысли о последних часах в Фонтенбло. Уже на пути оттуда ему стало ясно, как далек он от всего того, что делал и планировал Генри Марвин.

Почти всю ночь он пролежал без сна, с содроганием думая о своем предстоящем возвращении.

«Я уничтожу его за тебя, Лавалье. Докажи, что ты будешь настоящим преторианцем». Воспоминание о холодных глазах Марвина не давало ему заснуть.

Лавалье сделал над собой усилие и вошел во Дворец. Он сориентировался в холле с дорическими колоннами и уточнил у приемной стойки, где ему найти следственного судью.

— Гражданское или уголовное дело?

— Уголовное, — поколебавшись, ответил Лавалье. Охранник указал ему дорогу, и он долго шел по бесконечным коридорам, пока не оказался в нужном кабинете.

Мориц Алазар был маленького роста, костлявый и усталый как собака, поскольку все воскресенье прорабатывал документы по большому коррупционному скандалу. Поэтому посетитель, которого направили к нему по недоразумению, был ему совсем некстати.

Алазар был полностью поглощен своей работой и имел репутацию человека, которого не пугали громкие имена. Его одержимость разрушила его брак, а поскольку он был слишком скуп, чтобы тратить на свою внешность больше, чем необходимо, то ходил в неглаженых рубашках вот уже несколько лет.

Следственный судья холодно поздоровался с Лавалье и указал ему на стул перед письменным столом, заваленным необозримой грудой документов.

— С нас слишком большой спрос. Кажется, мир состоит из одних преступников, посему здесь так все выглядит, — сказал он, зевая.

Поначалу Лавалье никак не мог начать и требовал абсолютного сохранения тайны. Но когда он продолжал тянуть со своим рассказом и после согласия Алазара, тот, наконец, поднялся из-за стола:

— Если вы мне не верите, я ничем не могу вам помочь. Но тогда, пожалуйста, уходите и не отнимайте у меня время.

Это, кажется, переломило ситуацию.

В несколько минут Эрик-Мишель Лавалье излил все, что имел сообщить.

Поначалу Алазар кривился, ибо все это воспринималось как банальная кража, хоть речь и шла о похищении десяти страниц всемирно известной в кругах специалистов Библии из Алеппо.

Насторожился следственный судья лишь после того, как Лавалье заявил, что усадьба охраняется тяжеловооруженной частной армией, а наемники из разных стран держат там в плену людей и убивают их. Через полчаса Мориц Алазар наконец начал задавать вопросы. Ему не понадобилось и десяти вопросов, чтобы выявить сенсацию: группа организованных преступников со связями по всему миру под прикрытием христианской общины скрывается в огромном имении близ Парижа и планирует террористические акты.

Встревоженный, он взялся за трубку.

* * *

Бьевр под Парижем

Бьевр — маленькое сельское местечко с пятью тысячами жителей в департаменте Эссон южнее Парижа на линии С региональной железной дороги. Здесь обосновалась резиденция «Черных пантер». Это полицейское спецподразделение, учрежденное в 1985 году, имеет на своей эмблеме, помимо надписи «РПИР» («Реакция, Поддержка, Интервенция, Разубеждение») изображение черной пантеры, откуда и берет свое название. Как спецподразделение полиции оно действует на всей территории Франции.

С его учреждением министерство внутренних дел сбросило с себя зависимость от министерства обороны. А прежде для опасных операций приходилось подключать спецназ, подчиненный министерству обороны, устроенный скорее по военному образцу и вербуемый из военных и десантников.

Заявка следственного судьи на поддержку РПИРа поступила днем в штаб-квартиру главному инспектору Полю Камбре.

Камбре прочитал сообщение и уставился в график. В его распоряжении была сотня мужчин, которые действовали небольшими оперативными группами по восемь-десять человек. Но почти все они сейчас были заняты в других операциях. «Дел невпроворот», — думал Поль Камбре, входивший в число первых семидесяти «пантер», отобранных из тысячи двухсот добровольцев при основании спецподразделения.

Камбре было около пятидесяти, он был рослый и крепкий, с резко очерченным лицом, на котором доминировал огромный нос картошкой. Раньше он злился, когда его нос называли рубильником, но со временем принял это как свой отличительный знак.

Он прочитал сообщение еще раз и покачал головой. Алазар был следственный судья, вызывающий доверие: из тех, кто не остановится ни перед какой дверью, если заподозрит там неладное. Поэтому полицейские симпатизировали ему, тогда как некоторые из неприкасаемых его за это ненавидели.

Главный инспектор, довольно хмыкнув, углубился в детали заявки. Этой операцией он решил руководить сам.

* * *

Фонтенбло

Генри Марвин, прижав мобильник к уху, расхаживал по комнате, то довольно гримасничая, то нервно посмеиваясь, то сжимая левую руку в кулак и боксируя им воздух. Его сияющий взгляд кочевал от Барри к Брандау и обратно.

Марвин говорил с Римом.

И Рим сообщал ему хорошие новости.

— Большое спасибо, дорогой монсеньор Тиццани. Передайте святому отцу, что для меня и для ордена большая честь — сослужить Святой Католической Церкви такую службу. Я могу вас заверить, что Преторианцы покажут себя достойными этой чести.

Марвин отключил телефон и громко рассмеялся:

— Я добился своего! Свершилось! Это был наш славный монсеньор Тиццани. У него вчера вечером по возвращении состоялся разговор с папой. Недавно он еще раз звонил святому отцу. Старик страстно жаждет завладеть артефактами. Персональная прелатура Преторианцам Священного Писания обеспечена, — Марвин снова рассмеялся.