Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Изора Мийе пропала! Отец прогнал ее из дома и с тех пор никто ее не видел, – срывающимся голосом известил Жером. – И мать теперь ее ищет.

– Это не по моей части, – отвечал полицейский, которому, несмотря ни на что, хотелось немного позабавиться за чужой счет. – Нужно сообщить в жандармерию. Но вы еще не все знаете, молодые люди: Бастьен Мийе не просто прогнал дочь со двора, он жестоко избил ее и отхлестал кнутом. А беспокоиться вам не следует: опасность девушке уже не грозит; у меня очень удобная кровать!

– Что? – занервничал слепой юноша. – Какое бесстыдство надо иметь, чтобы воспользоваться ситуацией и…

– Продолжайте, не стесняйтесь, – подбодрил его Девер. – … и соблазнить девушку? Вы ошибаетесь. Я – человек порядочный, и даже самое простое высказывание порой можно истолковать двояко. Это правда, что Изора в моей постели, вернее, на диване, но не со мной.

– Вам не следовало бы так шутить, – вступился за брата Тома. – То, что забавляет парижан, нам, «чернолицым», совершенно не кажется смешным, особенно если речь идет о чести юной девушки, дочери наших друзей, которая скоро станет невестой моего брата!

– Прошу меня простить, – тотчас же капитулировал инспектор, который в очередной раз не удержал в узде свой саркастический темперамент. – Мне не следовало представлять дело в таком свете. Что касается мадемуазель Мийе, я нашел ее в дурной компании в проулке, недалеко отсюда. Два молодых поляка, если судить по акценту, приставали к ней. Они были пьяны, и она, я полагаю, тоже выпила. Я счел необходимым привести ее сюда, накормил и уложил на своем диване. Когда она проснется, я собираюсь отвезти ее в пресбитерий.

– Почему? – удивился Тома.

– Это была ее идея. Наверное, Изора не хочет показываться никому на глаза. У ее отца тяжелая рука…

– Какой все-таки негодяй этот Бастьен Мийе! – сердито буркнул Жером. – Изоре ни в коем случае нельзя возвращаться домой. Будет лучше, если вы прямо сейчас ее разбудите: мама примет ее с распростертыми объятиями! Инспектор, я хочу ее видеть, вы меня слышите?

Наблюдая за выражением лица и фигурой речи Жерома, Тома горестно поморщился и сочувственно похлопал брата по плечу.

– Спешить некуда, Жером, теперь с ней уже ничего плохого не случится. Нам остается только вернуться домой, успокоить мадам Мийе и лечь спать.

– Это будет наилучшее решение, полностью с вами согласен, – вставил свое слово полицейский. – Изора Мийе не собирается возвращаться под родительский кров, хотя переодеться в чистое ей бы не помешало.

И снова фраза инспектора показалась братьям Маро двусмысленной. Догадываясь о ходе их мыслей, Девер объяснил не без лукавства:

– Не тревожьтесь, она спит полностью одетая. Я поговорю с ней, когда она как следует отдохнет и протрезвеет. Если мадемуазель Мийе захочет пойти к вашим родителям, вы, молодой человек, скоро с ней увидитесь. Думаю, еще до рассвета.

Обращался он при этом к Жерому.

– Думаю, я должен вас поблагодарить, – отвечал тот. – Спасибо, инспектор.

– Да, спасибо, что позаботились об Изоре, – подхватил Тома. – Мы все очень волновались. Девушка уже практически вошла в нашу семью.

– Если так, не позволяйте ей бродить под своими окнами, одинокой и несчастной, – сказал Девер. – До свидания, господа!

Не дожидаясь ответа, он поднялся на крыльцо и исчез за двустворчатой дверью. Секунду спустя в замке щелкнул ключ.

Отель-де-Мин, среда, 8 декабря 1920 г., 4: 15 утра

Изора проснулась с тяжелой головой. Левая щека и нижняя губа немилосердно ныли. Место, в котором она находилась, показалось ей странным – незнакомая комната, погруженная в красноватый полумрак (рядом с диваном горел маленький ночник с красным абажуром).

«Где я?» – недоумевала она, садясь на диване.

Рядом слышалось чье-то размеренное, как у спящего, дыхание. Через мгновение события вчерашнего дня замелькали у нее перед глазами: отцовская ярость, жестокие побои, отчаянное бегство в Феморо и вмешательство полицейского инспектора, когда двое молодых углекопов, поляков по национальности, требовали от нее поцелуев. И это его, Жюстена Девера, она обнаружила сидящим в кресле. Ноги инспектора покоились на табурете, голова свесилась набок.

«Мне лучше уйти!» – подумала она.

В комнате было тепло, приятно пахло горящими в чугунной печке дровами. Испытывая жгучее чувство стыда, Изора встала. Сознание совершенно прояснилось. Она увидела, что ее чулки развешены для просушки на плечиках, которые, в свою очередь, висят на вбитом в стену гвозде, а ботинки набиты газетной бумагой и стоят на полу. Единственным человеком, который мог позаботиться о ее вещах, был инспектор. Краснея, она вспомнила, как натягивала принадлежащие Деверу кальсоны и шерстяные носки.

«Нужно побыстрее переодеться и уйти, чтобы не пришлось с ним разговаривать и благодарить».

И все же, помимо смущения, Изора испытывала и другие, более приятные чувства. Никто и никогда не сушил для нее ни белье, ни обувь – даже кормилица с матерью. Не делал этого и Тома, когда она бегала по поселку после уроков в своих плохоньких дырявых галошах. Стоило ей вспомнить о Тома, как на душе снова стало гадко. Кажется, произошло что-то неприятное… И вдруг она вспомнила, как он, улыбаясь, держит Йоланту на коленях и кормит булкой. Эта сцена ранила Изору своей нежностью и безусловной близостью действующих лиц. Даже если бы она застала их обнимающимися, полуголыми и целующимися в губы, было бы не так больно.

Забота, проявленная инспектором, произвела на Изору сильное впечатление еще и потому, что она отчаянно нуждалась в защите и участии. Теперь она смотрела на него другими глазами, без прежнего предубеждения. Во сне Девер выглядел моложе, лицо не казалось таким насмешливым, каким она привыкла его видеть.

Девушка решила оставить короткую записку. На столе, среди листков бумаги и карандашей, все так же стояла стеклянная банка с паштетом и лежал ломоть хлеба.

На цыпочках, как воровка, Изора проскользнула в туалет. Там почти не было света, однако она умудрилась ополоснуть водой лицо и помыть руки. Все так же, крадучись, она вернулась в комнату, чтобы взять чулки и ботинки. Жюстен открыл глаза и вскочил с кресла, как чертик из коробочки.

– Мадемуазель Мийе, что вы делаете? – громко спросил он.

– Хочу одеться и вернуть ваши вещи.

– И это все?

– Нет. Я хотела уйти, не разбудив вас. Я очень хорошо отдохнула.

Нервным движением Девер потер колючий от щетины подбородок. Потом поправил воротничок рубашки, подтянул узел на галстуке.

– Хотели уйти? Хорошо! – Он вздохнул. – Но в чью дверь вы намереваетесь постучать в половине пятого утра?

– Что? Неужели сейчас так поздно? Вернее, рано? – изумилась девушка. – Наверное, правильнее всего будет пойти к отцу Жану.