Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры - Константин Писаренко

Добравшись до Думы, я сразу же направился в Екатерининский зал, где встретил Некрасова, Ефремова, Вершинина, Чхеидзе и нескольких других депутатов от оппозиции. Они согласились с моим предложением о проведении официального заседания Думы. Некрасов сказал мне, что Родзянко уже послал царю в его Ставку в Могилеве и командующим фронтами телеграммы, в которых сообщил о быстром нарастании беспорядков в Петрограде…

Представители левой оппозиции Некрасов, Ефремов, Чхеидзе и я внесли предложение в Совет старейшин немедленно провести официальную сессию Думы, не принимая во внимание царский декрет. Большинство же, включая Родзянко и, несколько неожиданно – Милюкова, высказалось против такого шага. Аргументов не приводилось. Игнорируя произвол и преступления правительства, большинство Думы цеплялось за прошлое. Совет старейшин отверг наше предложение и решил, как планировалось ранее, провести “неофициальное заседание”…

Не припомню всех вопросов, обсуждавшихся утром в тот понедельник в Совете старейшин, как и тех, которые рассматривались позднее на неофициальном заседании, длившемся с 12 до 2 часов, – в памяти сохранилось лишь решение создать Временный комитет с неограниченными полномочиями. В него вошли Родзянко, Шульгин, Львов, Чхеидзе, Некрасов, Милюков, Караулов, Дмитрюков, Ржевский, Шидловский, Энгельгардт, Шингарев и я. В комитете были представлены все партии, за исключением крайне правых».

Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте: Мемуары. М., 1993. С. 135, 137.

Из воспоминаний Михаила Ивановича Скобелева, депутата Думы, члена РСДРП (меньшевиков)

«В понедельник 27 февраля, в 7 часов утра, раздался телефонный звонок, и знакомый голос Н.И. Иорданского, редактора “Современного Мира”, нервно сообщил мне: “Я живу против казарм и сейчас наблюдаю из моих окон, как солдаты вскрыли свои цейхгаузы, разбирают винтовки и патроны, вооружаются сами, раздают их проходящим гражданам и направляются на Суворовский проспект”.

Я спешу к Таврическому дворцу. Масса депутатов. Обсуждают только что изданный правительством указ об отсрочке занятий в Государственной Думе на неопределенное время. Среди руководящих фракций полное замешательство.

Под нашим давлением совет старейшин собирается против желания Родзянко в помещении финансовой комиссии, сначала под председательством Н.В. Некрасова, а затем председательство принял на себя председатель бюро прогрессивного блока Шидловский. Начинается обмен мнений, но события вне Думы развертываются быстрее прений.

Приносят сведения, что… занято здание главного артиллерийского управления на Литейном проспекте… Кто-то врывается на заседание и сообщает, что восставшие солдаты и рабочие освободили политических заключенных из “Крестов” и направляются к дому предварительного заключения, который находится по соседству с Таврическим дворцом…

Влетает Родзянко с грозным окликом: “Кто созвал без моего ведома сеньорен-конвент?” Лидеры блока объясняют ему, что происходит не официальное заседание совета старейшин, а частное совещание членов его. Поставленный перед фактом, Родзянко предлагает всем перейти в его кабинет для того, чтобы открыть официальное заседание сеньорен-конвента. Руководители Думы ни в коем случае не хотели демонстративно игнорировать указ правительства о роспуске Думы, и речь шла у них не о создании руководящего органа для восставшего населения, а лишь о том, чтобы организованно выступить перед восставшим населением.

Родзянко, под давлением лидеров блока, соглашается созвать всех членов Государственной Думы, но не на официальное заседание Думы, а на частное совещание, и не в зале заседаний, а в так называемом Полуциркульном зале, для того, чтобы выбрать межфракционный центр, который бы представлял Думу. Вбегающие члены Думы сообщают, что восставшие приближаются к Таврическому дворцу. Заседание стихийно срывается, и все направляются к окнам и ограде Таврического дворца. Когда восставшие подступили к самой ограде, у ворот ее остались лишь Чхеидзе, Керенский и я. Это было около 11 часов утра.

Мы трое по очереди обращаемся с краткими речами в ответ на гулом несущиеся вопросы: “Где новая власть? Где новое правительство? ” Здесь же немедленно было организовано нами несколько взводов вооруженных солдат, которыми мы сменили старый караул Государственной Думы. Караул без сопротивления уступил свои места новой революционной охране.

Тем временем в Полуциркульном зале собралось “частное совещание” членов Думы, куда нас вызвали. Бесплодность этого частного совещания стала очевидной мне сразу. Я покинул его, чтобы больше не возвращаться. Как мне потом сообщили, частное совещание постановило образовать комитет Государственной Думы из представителей фракций, с Родзянко во главе. Но комитет этот тут же оказался мертворожденным, так как Родзянко отказался стать во главе его, а Милюков отказывался войти в него без Родзянко…

Мы приступили к первым организационным шагам по созыву Совета Рабочих и Солдатских Депутатов… и… объявили себя около 3 часов дня Временным Бюро Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, которое обратилось к населению с воззванием – согреть и накормить восставших солдат, целый день проведших на морозе без пищи. Было решено в 7 час[ов] вечера назначить первое заседание Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, а солдатам было предложено выбрать своих представителей и прислать на заседание Совета.

Факт организации Бюро Совета Депутатов заставил Родзянко покончить с колебаниями, и он с тяжелым вздохом и молитвенным настроением махнул рукой… и согласился стать во главе Комитета Государственной Думы. После семи часов вечера в правом крыле Таврического дворца заседал думский комитет, а в левом Совет. Совет Рабочих Депутатов избрал Чхеидзе председателем, Керенского и Скобелева заместителями…»

Скобелев М.И. Гибель царизма // Огонек. 1927. № 11. С. 3, 4.

Из воспоминаний Серафима Петровича Мансырева, депутата Думы, члена партии народной свободы (кадетов)

«Между думцами была полная растерянность; революции ждали почти все, но что она разразится теперь – не ожидал никто, ни даже наши думские социалисты… Чувствовалась у всех совершенная неподготовленность к каким-либо действиям и совершенное отсутствие плана; даже оживленные разговоры прекратились, а вместо них слышались вздохи и короткие реплики, вроде “дождались” или же откровенный страх за свою особу.

Вдруг меня требуют в думскую приемную. Иду туда и нахожу там двух рабочих… Они мне сообщают, что настроение толпы очень возбужденное. Большая часть настаивает идти в Таврический дворец и требовать указания от Думы, что им делать, а также просить ее взять в свои руки власть, так как правительство ничего не делает…

Удручающе подействовала на меня беседа с рабочими. Они ищут нашего указания, они пришли к нам с полной верой в нашу силу, – а мы? Мы не только не готовы к деятельной роли, но даже и не знаем ничего толком. Кое-как успокоил своих собеседников и сказал им, что как раз теперь думцы “совещаются” о том, что делать, а при этом спросил: “Да что же сами рабочие, разве не готовились к сегодняшнему выступлению. Ведь, помнится, еще около месяца тому назад начались толки о выборах в Совет рабочих депутатов на случай волнений? ”