Терапия - Дэвид Лодж

- Должен перед тобой извиниться, - проговорил он знакомым напыщенным тоном. - Сегодня утром я разговаривал по телефону со своей дочерью, и она проинформировала меня, что твоя программа - как она называется? - одна из самых популярных на телевидении.

- «Соседи». Твоя дочь ее смотрит? - спросил я.

- Она смотрит все без разбора, - ответил он. - Пока дети росли, у нас не было телевизора… я считал, что это будет мешать им выполнять домашние задания. В результате Тереза сделалась просто телеманкой, как только стала жить самостоятельно и смогла купить себе телевизор. Я пришел к выводу, - продолжал он, - что все попытки контролировать жизнь других людей совершенно напрасный труд.

- Включая правительство? - спросил я.

- Особенно правительство, - ответил он. Несмотря на КОБ, он, видимо, рассматривал свою службу правительству как неудавшуюся. - Образовательная система в стране находится в гораздо худшем состоянии, чем когда я поступил в министерство, - заявил он. - Я в этом не виноват, но оказался не способен это предотвратить. Когда я думаю о всех тех часах, которые потратил на комитеты, рабочие встречи, составление отчетов, написание меморандумов… все совершенно впустую. Завидую тебе, Пассмор. Жаль, что я не стал писателем. Или хотя бы преподавателем. После отличного окончания школы я мог бы поступить в аспирантуру, но вместо этого сдал экзамен и поступил на государственную службу. В то время это казалось надежнее, а я, понимаешь ли, хотел жениться.

Я сказал, что теперь, когда он на пенсии, у него много свободного времени, чтобы писать.

- Да, я всегда думал, что именно этим и займусь, выйдя в отставку. В молодости я много писал - стихи, эссе…

- Пьесы, - добавил я.

- Совершенно верно. - Беда позволил себе холодную улыбку-воспоминание. - Но творческие соки высыхают, если не поддерживать их обращение. Недавно я попытался что-то написать, нечто весьма личное о… постигающих человека утратах. А получился какой-то доклад.

Он ненадолго вышел, чтобы приготовить на кухне кофе, и я порыскал по комнате в поисках каких-нибудь следов существования Морин. И обнаружил несколько совсем свежих семейных фотографий - окончание колледжей, свадьбы, а на одной Беда в визитке вместе с Морин перед Букингемским дворцом. Со всех карточек на меня смотрела горделиво улыбающаяся почтенная женщина с коротко стриженными седыми волосами и все тем же милым лицом в форме сердечка, которое я помнил. Я жадно вглядывался в эти отпечатки, пытаясь представить прошедшие годы ее жизни (в смысле, прошедшие без меня). На каминной полке стояла яркая почтовая открытка с видом Сен-Жан-Пье-де-Пор во Французских Пиренеях. На обратной стороне Морин кратко написала Беде: «Дорогой Беда, отдыхаю здесь несколько дней, прежде чем отправиться дальше через горы. Все хорошо, кроме волдырей на ногах. Люблю, Морин». Я бы где угодно узнал этот круглый девичий почерк, несмотря на то что над «i» стояли точки, а не кружочки. Судя по штемпелю, открытка была отправлена около трех недель назад. Заслышав шаги Беды в коридоре, я поспешно вернул карточку на место и метнулся в свое кресло.

- Ну, а как дела у Морин? - спросил я, когда он вошел с подносом. - Чем она занималась, пока ты взбирался вверх по министерской лестнице?

- Когда я на ней женился, она была дипломированной медсестрой, - сказал он, обеими руками надавливая на поршень в кофейнике, будто приводил в действие детонатор. - Мы почти сразу обзавелись детьми, и она оставила работу, чтобы воспитывать их. Когда наши младшие пошли в среднюю школу, она вернулась на работу и стала старшей сестрой отделения, но, понимаешь, это ужасно тяжелый труд. Морин уволилась, как только мы перестали нуждаться в деньгах. Она много работает на общественных началах - для церкви и тому подобное.

- Значит, вы оба по-прежнему ходите в церковь? - спросил я.

- Да, - кратко ответил он. - Молоко? Сахар?

Кофе был серым и безвкусным, печенье отсыревшим. Беда задал несколько вопросов технического характера о моей работе на телевидении. Спустя какое- то время я снова навел разговор на Морин.

- А что у нее за паломничество?

Он беспокойно поерзал в кресле и посмотрел в окно, за которым дул порывистый ветер, качая деревья и кружа лепестки цветов, как снежные хлопья.

- К Сантьяго-де-Компостела, - произнес он, - на северо-западе Испании. Это очень древнее паломничество, восходит к Средним векам. Считается, что там, в Испании, похоронен святой апостол Иаков. «Сантьяго» - это «святой Иаков» по-испански. «Сен-Жак» по-французски. Морин где-то вычитала про этот паломнический маршрут, по-моему, в библиотечной книге. И решила его совершить.

- Пешком, - сказал я.

- Да, пешком. - Беда посмотрел на меня. - Откуда ты знаешь?

Я признался, что заглянул в открытку.

- Это нелепо, конечно, - заявил Беда. - Для женщины ее возраста. Полный абсурд.

Он снял очки и потер лоб, словно у него болела голова. Без очков лицо его казалось голым и беззащитным.

- Далеко идти? - полюбопытствовал я.

- Зависит от того, откуда начнешь. - Он снова надел очки. - Есть несколько отправных пунктов на разных маршрутах, все во Франции. Морин начала от Ле-Пюи, в Оверне. Оттуда до Сантьяго, кажется, около тысячи миль.

Я тихо присвистнул.

- Она опытный ходок?

- Да нисколько, - сказал Беда. - В ее представлении длительный поход - это прогулка по Уимблдон-коммон воскресным днем. Вся эта затея полное сумасшествие. Честно говоря, я удивлен, что она добралась до Пиренеев не покалечившись. Что на нее не напали, не убили.

Он сказал, что, когда Морин предложила совершить это паломничество, он вызвался сопровождать ее на машине, но она настаивала на переходе с трудностями, пешком, как средневековые пилигримы. По-видимому, они серьезно поссорились по этому поводу. В конце концов около двух месяцев назад она демонстративно уехала одна, с рюкзаком и спальником, и с тех пор он получил от нее всего две открытки, последняя та, которую я видел. Беда явно тревожился и одновременно злился на жену за довольно глупое положение, в котором он оказался: ему ничего не оставалось, как тихо сидеть и надеяться, что она благополучно дойдет до Сантьяго. Меня взволновала эта история, и, должен признать, я испытал некоторое Schadenfreudeв связи с затруднительным положением Беды. Тем не менее приключение, в которое пустилась Морин, показалось мне на редкость донкихотским. Я сделал на этот счет какое-то замечание.

- Да, но дело в том, что в последнее время она пережила сильнейший стресс. Мы оба пережили, - добавил Беда. - Понимаешь, в ноябре прошлого года мы потеряли нашего сына Дэмьена.

Я выпалил слова соболезнования и спросил, как это случилось. Беда подошел к бюро и достал из ящика фотографию в рамке. Это был цветной снимок - молодой человек, крепкий и красивый, в футболке и шортах, улыбается в объектив, прислонившись к переднему крылу «лендровера» на фоне голубого неба и коричневатых кустарников.