Терапия - Дэвид Лодж

Дневник находится посередине между этими двумя формами. Словно молча разговариваешь сам с собой. Сочетание монолога и автобиографии. Можно сколько угодно всего написать в настоящем времени, например: «Платаны у меня под окнами одеваются листвой…». Но на самом деле это всего лишь более затейливый способ сказать: «Я пишу, я пишу…». Это бессмысленно, так не рассказывают. Как только начинаешь писать какую-нибудь историю - вымышленную или из своей жизни, - естественно выбрать прошедшее время, потому что ты повествуешь о том, что уже случилось. Отличительная особенность дневника в том, что автор не знает, куда движется его рассказ, не знает, чем он закончится; поэтому кажется, что он существует в некоем бесконечном настоящем, хотя отдельные эпизоды могут быть описаны в прошедшем времени. События в романе - это свершившийся факт или якобы свершившийся. Развивая сюжет, романист может не знать, как он закончится, но читателю всегда кажется, что писатель это знает. Прошедшее время первого предложения подразумевает, что описываемые события уже произошли. Я знаю, что есть романы, полностью написанные в настоящем времени, но в этом есть что-то странное, они экспериментальны, читателю настоящее время кажется здесь неестественным. Они читаются как сценарии. Автобиография в настоящем времени покажется еще более чудной. Автобиографию всегда пишут постфактум. Это форма прошедшего времени. Как мое воспоминание о Морин. Как этот абзац, который я только что закончил писать.

Во время своего путешествия я продолжал вести дневник, но мой ноутбук сломался в горах Леона, а у меня не было ни времени, ни возможности его починить, поэтому я начал писать от руки. Теперь я открыл свои дискеты и скрупулезно набрал записи на компьютере, но они передают то, что со мной произошло, лишь в очень грубом приближении. Писал я урывками, бывало, к концу дня я так уставал или же выпил, что невольно приходилось ограничиваться лишь скупыми пометками. Поэтому сейчас я создал на их основе более внятное и связное повествование, так сказать заранее зная конец. Потому что мне действительно кажется, что я добрался до какого-то конца. И надеюсь, до нового начала.

От Лондона до Сен-Жан-Пье-де-Пор я добрался на машине за два дня. Абсолютно без проблем. Единственной сложностью было ограничивать скорость «супер-мобиля» на маршруте. Очень кстати пришелся круиз- контроль. И кондиционер - на плоских болотистых равнинах к югу от Бордо дорога просто плавилась от жары. Когда я достиг предгорья Пиренеев, стало попрохладнее, а в Сен-Жан-Пье-де-Пор (город святого Иоанна у начала перевала) меня прихватил дождь. Это приятный торговый и курортный городок с красными остроконечными крышами и бурными ручьями, угнездившийся среди лоскутного одеяла полей, переливающихся всеми оттенками зеленого. Здесь есть гостиница с рестораном, помеченная в мишленовском справочнике двумя звездочками, и мне посчастливилось получить в ней комнату. Я узнал, что чуть позже, в сезон, без предварительного заказа у меня не было бы ни малейшего шанса. Город уже был наводнен бесцеремонными туристами, которые безутешно бродили повсюду в залитых дождем непромокаемых куртках с капюшонами или накачивались спиртным за столиками кафе в ожидании улучшения погоды. Паломников, держащих путь в Сантьяго, можно было сразу отличить по ракушкам-гребешкам, украшающим рюкзаки.

Раковина-гребешок, или coquille (кстати, coquilles St. Jaques в моей гостинице готовили просто превосходно), - это традиционный символ паломничества в Сантьяго, происхождение которого остается неясным, как почти все, связанное со святым Иаковом. По одной из легенд, этот святой спас тонущего и его выбросило на берег, всего облепленного ракушками-гребешками. Более вероятно, что это был всего лишь блестящий маркетинговый ход эпохи Средневековья: пилигримы, возвращавшиеся из Сантьяго, хотели оставить себе сувенир, а таких ракушек на берегах Галисии великое множество. Они стали приносить городу очень неплохой доход, особенно после того, как архиепископу Сантьяго была дана власть отлучать от церкви всякого, кто будет продавать паломникам ракушки за городской чертой. Однако в наши дни паломники нацепляют coquille и по пути в Сантьяго, и по дороге домой.

Я был удивлен количеством путников в Сен-Жан-Пье-де-Пор. Я-то думал, что Морин - эксцентричная одиночка, идущая по древней тропе, забытой современным миром. Ничуть не бывало. В последнее время это паломничество переживает бурное возрождение, отвечающее интересам могущественного консорциума: католической церкви, испанского министерства по туризму и Совета Европы, который несколько лет назад провозгласил Camino de Santiago частью Европейского культурного наследия. Каждое лето десятки тысяч людей отправляются в дорогу, следуя за желто- голубыми указателями с coquille, установленными Советом Европы. Как-то вечером я познакомился в баре с одной парой из Германии, которая прошла пешком весь путь от Арля по самому южному из четырех традиционных маршрутов. У них было что-то вроде паспорта, выданного неким обществом св. Иакова, и в нем они ставили отметки в пунктах остановок на протяжении всего своего маршрута. Они сказали, что когда доберутся до Сантьяго, предъявят свои паспорта в соборе и получат «compostelas» - удостоверения о совершении паломничества, какие получали пилигримы прежних времен. Мне стало интересно, нет ли такого паспорта и у Морин. Если есть, это поможет мне напасть на ее след. Немцы направили меня к местной жительнице, которая ставила в паспорта штампы, посоветовав не подъезжать к ее дому на машине. Истинные паломники должны идти пешком, или ехать на велосипеде, или верхом.

К дому на холме я поднялся по узкой мощеной улочке, но не стал притворяться паломником. Вместо этого я назвался (на смеси ломаного английского, обрывочного французского и языка жестов) Бедой Харрингтоном, пытающимся разыскать свою жену, которая срочно нужна в Англии. Дверь мне открыла дама - точная копия Мэри Уайтхаус, с таким недовольным лицом, словно собиралась убить паломника, который постучался в ее дверь в столь поздний час, но, когда я изложил свою историю, она проявила понимание и готовность помочь. К моей радости, она ставила печать в паспорт Морин и хорошо ее запомнила: «Une famme tres gentille», которую очень беспокоили стертые ноги. Я спросил, до какого места, по ее мнению, могла уже дойти Морин, и она, морща лоб, пожала плечами: «Зa dйpend…» Это зависело от того, сколько километров Морин могла пройти за день. От Сен-Жан-Пье-де-Пор до Сантьяго около 800 километров. Молодой и опытный ходок покрывает в среднем 30 километров за день, но Морин в лучшем случае могла одолеть половину. В номере своей гостиницы я взял карту и посчитал, что сейчас она может находиться где-то между Логроньо и Виллафранкой, на расстоянии 300 километров, но это было лишь предположение. Она могла остановиться где-нибудь на неделю, чтобы зажили мозоли, и здорово отстать. Она могла проехать часть пути общественным транспортом, и в этом случае уже быть в Сантьяго - хотя, зная Морин, я сомневался, чтобы она пошла против правил. Я представил, как она, стиснув зубы, идет, превозмогая боль.

На следующий день я пересек Пиренеи. Поставил автоматическую передачу на «медленно», чтобы избежать на извилистой дороге лишнего переключения скоростей, и без усилий взмыл на вершину перевала Валь-Карлос, обогнав нескольких паломников, которые тащились в гору, сгибаясь под тяжестью своих рюкзаков. Погода установилась отличная, а окрестный пейзаж просто завораживал: зеленые до самых своих вершин горы, улыбающиеся под лучами солнца долины, коровы цвета жженого сахара, позвякивающие колокольчиками, стада горных овец, грифы, парящие в воздухе на уровне глаз. Валь-Карлос, как сообщалось в путеводителе, означает «долина Карла», то есть Карла Великого, и на испанской стороне горы находится Ронсеваль, где произошла знаменитая битва между армией Карла Великого и сарацинами, что отражено в «Песне о Роланде». Только то были совсем не сарацины, а баски из Памплоны, разозлившиеся на парней Карла Великого, которые немножко покуролесили в их городе. Все, что связано с Camino, вызывает вопросы. Уже сама усыпальница Сантьяго, похоже, полная фальшивка, поскольку свидетельств того, что апостол действительно похоронен здесь, - нет. История гласит, что после смерти Иисуса Иаков отправился в Испанию обращать местных жителей. Большого успеха он, судя по всему, не добился, потому что вернулся в Палестину всего с двумя учениками, и Ирод (который именно, не знаю) незамедлительно отрубил ему голову. Ученикам во сне был голос, что они должны вернуть останки святого в Испанию, они это исполнили, чудесным образом преодолев на каменной лодке (да, на каменной) Средиземное море и Гибралтарский пролив и добравшись до западного побережья Иберийского полуострова у берегов Галисии. Несколько веков спустя местный отшельник увидел звезду, мерцавшую над холмиком, в котором, когда его разрыли, обнаружились останки святого и его учеников - по крайней мере, так написано. Разумеется, кости могли быть чьи угодно. Но христианская Испания страшно нуждалась в какой-нибудь реликвии и усыпальнице, чтобы подстегнуть кампанию по выдворению мавров. Таким образом Сантьяго стал покровителем Испании, а «Сантьяго!» - испанским боевым кличем. Согласно другой легенде, святой лично явился в решающей битве при Клавихо в 834 году, чтобы поддержать павшую духом армию христиан, и собственноручно уничтожил семьдесят тысяч мавров. У архиепископата Сантьяго хватило наглости обложить особым налогом всю остальную Испанию в знак благодарности св. Иакову, хотя нет никаких доказательств, что битва при Клавихо вообще имела место - с его участием или без оного. Во всех церквах вдоль Camino вы видите статуи «Santiago Matamoros», св. Иакова Истребителя мавров, где он изображен в виде конного воина с мечом, попирающего трупы смуглых, толстогубых неверных. Они могут вызвать некоторую неловкость, если Политическая Корректность когда-нибудь доберется до Испании.