Терапия - Дэвид Лодж

Стоп, я должен быть поосторожней в своих фантазиях и не выдавать желаемое за действительное. Скорей всего, она теперь вполне респектабельная и скучная женщина, полная и седая, довольная своим браком, живет в пригороде, в удобном доме, где занавески гармонируют с просторными мебельными чехлами, интересуется в основном внуками и ждет не дождется своего железнодорожного пенсионного проездного, чтобы ездить к ним почаще. Скорей всего, она ни разу обо мне не вспомнила за все эти десятилетия и не узнает меня, объявись я у нее на пороге. И все равно я именно это и собираюсь сделать - объявиться у нее на пороге. Если смогу его найти.

Понедельник, 7 июня. 4.30 вечера. Фу-у! Я вымотался, умираю от жажды, колено болит. Сегодня был в Хэтчфорде. Хэтчфорд, мон амур.

Утром в девять с минутами я сел в поезд на Чаринг-Кросском вокзале. Я ехал навстречу «часу пик», борясь с волнами спешащих на работу жителей пригородов с их мертвенно-бледными лицами, какие бывают утром в понедельник. Эти волны катились по переходам вокзала, завихряясь у похожих на островки лотков с галстуками, безделушками и носками, прежде чем их засасывала дыра подземки. Поезд в пригород был почти пустой. Когда-то эти поезда назывались «Южная электричка», теперь им присвоили титул «Юго-восточная сеть», но никаких существенных изменений на линии не произошло, если не считать, что нынешние граффити в вагонах стали более разнузданными и красочными, благодаря улучшению качества фломастеров. Vorsprung durch Technik. Я занял место во втором вагоне, потому что из него удобнее всего выходить в Хэтчфорде. Пошаркав, расчистил от мусора место для ног и вдохнул знакомый запах пыли и масла для волос, исходящий от обивки. Носильщик сошел на платформу, захлопнув двери с такой силой, что пассажиры клацнули зубами, машинист включил ток, и под полом взвыл и застучал электродвигатель. Поезд, дернувшись, тронулся и загрохотал по Хангерфордскому мосту, Темза искрилась на солнце сквозь его решетчатые опоры; покачиваясь, мы ехали между остановками «Ватерлоо-Ист» и «Лондонский мост». Оттуда линия намногие мили идет прямо, и поезд мчится на уровне крыш мимо мастерских, складов, частных гаражей, барахолок, школьных игровых площадок и улиц, тесно застроенных домишками, среди которых там и сям торчат муниципальные многоэтажки. Этот маршрут никогда не страдал живописностью.

Я очень давно не ездил по этой линии, а в Хэтчфорде не был более тридцати лет. В 1962 году папе повезло - единственный раз в жизни, не считая встречи с мамой: он выиграл 20000 фунтов в лотерее. В те дни это были большие деньги, которых оказалось достаточно, чтобы он раньше времени вышел на пенсию, уволившись из компании «Лондон транспорт», и купил маленькое бунгало в Миддлтонон-Си, рядом с Богнором. После того как они с мамой туда перебрались, у меня никогда не возникало ни желания, ни необходимости побывать в Хэтчфорде. И сегодняшнее возвращение было каким-то нереальным, как во сне, где знакомое смешалось с незнакомым. Поначалу меня поразило, как мало переменился район Пяти дорог. Появились новые вывески и план дорожного движения, вместо цветочного магазинчика на углу возник видеопрокат, вместо кооперативной булочной - большой магазин «Умелые руки», а дорогу разметили, как сложную настольную игру: стрелки, «зебры» пешеходных переходов и знаки кругового движения на перекрестках, - но общий вид улиц и зданий остался таким, каким я его помнил. Однако социальный состав населения стал иной. Маленькие улочки и одноэтажные дома по соседству с главной магистралью заселили по преимуществу выходцы с Карибских островов и из Азии, я это обнаружил, когда пошел взглянуть на наш старый дом на Альберт-стрит.

Оконные рамы заменены алюминиевыми стекло- пакетами, а перед входной дверью сооружена маленькая застекленная веранда, но в остальном это все тот же дом, сложенный из серовато-желтого кирпича, с шиферной крышей и садиком перед ним, на ярд ниже уровня улицы. На каменном карнизе окна по фасаду до сих пор осталась большая выбоина - сюда во время войны угодила шрапнель. Я постучал в дверь, и седоволосый уроженец Карибских островов чуть приоткрыл ее, с подозрением глядя на меня. Я объяснил, что когда-то жил здесь, и попросил разрешения войти и посмотреть. Он засомневался, словно посчитал меня сыщиком или уголовником, такое вполне возможно; но тут из-за его плеча, вытирая о передник руки, выглянула молодая женщина, назвавшая мужчину папой, и любезно пригласила меня войти. Что меня больше всего поразило, помимо пряных запахов из кухни, - это теснота в прихожей и на лестнице и мгновенная темнота, наступившая, как только входная дверь закрылась: я забыл об отсутствии естественного освещения в прихожих таких одноквартирных домов. Однако две комнаты, между которыми сломали стену, превратились теперь в светлую, приятных пропорций гостиную. Почему мы так не сделали? Большую часть своего времени мы проводили, набившись в заднюю комнату, где было невозможно шагу ступить, не натыкаясь друг на друга или на мебель. Ответ, разумеется, таился во въевшейся привычке всегда все оставлять - будь то костюм, чайный сервиз или комната - «до лучших времен».

Расширившаяся гостиная была весело, пусть несколько и кричаще, отделана в желтых, пурпурных и зеленых тонах. Работал телевизор, перед ним на полу сидели двое малышей - девочки-близнецы лет трех - и, посасывая большие пальцы, смотрели мультфильм. Камины заложили, а каминные полки отбили, и под обоими окнами установили батареи центрального отопления. Комната настолько преобразилась, что требовалось усилие, чтобы восстановить в памяти ее прежний облик Я выглянул посмотреть на маленький лоскуток земли, который мы пышно именовали «сад». Теперь его почти весь замостили и частично накрыли односкатным навесом из прозрачного фибергласа. Там стоял гриль на колесиках и круглая сушилка для белья вместо нашей провисшей веревки, которая шла по диагонали из конца в конец заднего двора и подпиралась палкой. Молодая женщина сказала, что ее муж - водитель автобуса, и я с благодарностью ухватился за эту ниточку связи с прошлым. «Мой папа водил трамваи», - сообщил я. Но пришлось объяснять, что такое трамвай. Посмотреть спальные комнаты мне не предложили, и я не стал просить. Сунул по фунтовой монетке в ладошки близнецов, поблагодарил их мать и деда и ушел.

Вернулся назад, к Пяти дорогам, и начал восхождение на Бичерс-роуд. Очень скоро выяснилось, что возвышенная часть Хэтчфорда претерпела некоторую яппификацию, возможно в связи с бумом недвижимости в восьмидесятых. Большие дома, которые во времена моего детства были поделены на квартиры, теперь снова принадлежали одному владельцу, отчего весьма похорошели - латунная фурнитура на парадных дверях, подвесные цветочные ящики на крыльце и кустарники в горшках вокруг дома. Сквозь окна по некоторым приметам можно было догадаться, что здесь живут люди искусства: коврики с этническим узором и современные эстампы на стенах, набитые книгами черные книжные полки, угловатые лампы, музыкальные центры, сравнимые с произведениями искусства. Мне стало интересно, какая судьба постигла дом 94 по Треглоуэн-роуд, где жила семья Морин. Первый поворот налево наверху Бичерс-роуд, затем первый поворот направо и снова направо. То ли от усилия, затраченного на подъем, то ли от напряженного ожидания мое сердце забилось быстрее, когда я приблизился к последнему повороту. Слишком мала вероятность, что родители Морин, если даже они не умерли, до сих пор здесь живут, а если это и так, один шанс на миллион, что именно сейчас Морин приехала их навестить. Так говорил я себе, пытаясь утихомирить сердцебиение. И все же оказался не готов к потрясению, которое испытал, повернув за угол.