Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники - Александр Доманин

Не последнюю роль в установлении столь строгого порядка в империи сыграло еще одно важнейшее нововведение — учреждение ханом общеимперской ямской службы. Уже при Чингисхане возник и развился институт ханских гонцов — очень важный элемент государственной структуры. Однако рост империи требовал намного более четкой конструкции и максимального упорядочивания этой ключевой службы. Подобную масштабную реформу и провел Угедэй. В «Сокровенном Сказании» приводятся его собственные слова, сказанные по этому поводу: «Не будет ли поэтому целесообразнее раз и навсегда установить в этом отношении твердый порядок: повсюду от тысяч выделяются смотрители почтовых станций — ямчины и верховые почтари — улагачины; в определенных местах устанавливаются станции — ямы, и послы впредь обязуются, за исключением чрезвычайных обстоятельств, следовать непременно по станциям, а не разъезжать по улусу» (§ 279). Тут же началось массовое строительство ямов и прокладка маршрутов до самых отдаленных рубежей Монгольской державы. В результате резко возросла скорость передачи ханских указов, быстрота передвижения гонцов, послов и торговцев. Для столь огромного государства это было исключительно важным. Так, за счет одного упорядочивания структуры, при прежних средствах передвижения, удалось добиться увеличения мобильности в несколько раз. Позднее эта небывалая скорость передвижения по степному бездорожью чрезвычайно поразила европейских посланников к хану — Плано Карпини и Гийома де Рубрука.

Среди иных дел Угедэя стоит отметить сооружение по его приказу колодцев в безводных землях, а также значительного количества государственных житниц. В голодное время такие житницы часто открывались для снабжения бедноты бесплатным зерном и другими продуктами питания. Многочисленные же колодцы позволили включить в кочевой оборот значительные площади ранее бросовых земель. Если к этому добавить, что за весь период правления Угедэя империя не знала серьезных внутренних неурядиц, то его время вполне можно назвать «золотым веком» (только очень коротким) монгольской истории. Что же из себя представлял этот явно незаурядный человек и правитель?

Коралловая маска буддийского божества Жамсрана

Существует знаменитая поговорка: «На детях гениев природа отдыхает». Другими словами, потомки гениальных людей обычно никакими талантами не блещут. В общем, история человечества действительно подтверждает это правило. Но без исключений правил не бывает — и мы знаем, что гениальному Филиппу Македонскому наследовал не менее талантливый сын Александр. Как кажется, не в полной мере сработало известное правило и в паре Чингисхан-Угедэй. Конечно, едва ли можно сравнить чрезвычайно разносторонний гений Чингисхана со способностями его третьего сына. Но один свой талант он Угедэю явно передал — талант государственного деятеля. В этом смысле Угедэй оказался на высоте, фактически достроив то здание Йеке Монгол Улус, которое начал созидать Чингисхан.

Угедэй обладал исключительно важным для любого крупного политика качеством: умением примирять самые разные мнения и самые непомерные амбиции и заставлять их носителей работать на власть. И не случайно он пользовался огромным уважением как у членов «алтан уруга», так и у старых сподвижников Чингисхана — людей, как известно, тоже не лишенных талантов. Этот авторитет не могло поколебать даже его всем известное пьянство (а пил Угедэй крепко) и напрямую связанные с этой не лучшей привычкой некоторые, мягко говоря, странные поступки. В главном Угедэй сохранял необходимую твердость и, несмотря на отдельные эксцессы, в целом вполне уверенно вел Монгольскую империю по пути, завещанном его великим отцом. Можно даже сказать, что именно такая фигура, как Угедэй, и была необходима формирующейся державе монголов: после создания ценой неимоверных усилий могучего государства теперь требовалась спокойная и вдумчивая работа по его совершенствованию. Сдержанный и добродушный, но при необходимости твердый и суровый Угедэй подходил для этого как никто.

Большим плюсом для нового государства стала даже та небывалая щедрость, порой переходившая в расточительность, которой отличался преемник Чингисхана. Рашид ад-Дин передает нам десятки историй, рассказывающих о беспримерной щедрости хана. Чиновники ханской канцелярии часто упрекали его в бессмысленном «разбазаривании государственного имущества» и приводили в пример царей прошлого, скапливавших неисчислимые сокровища. Угедэй же на это отвечал просто: «Те, кто в этом (накоплении сокровищ — авт.) усердствуют, лишены доли разума, так как между землей и закрытым [в казне] кладом нет разницы — оба они одинаковы в [своей] бесполезности. Поскольку при наступлении смертного часа [сокровища] не приносят никакой пользы, и с того света возвратиться невозможно, то мы свои сокровища будем хранить в сердцах, и все то, что в наличности и что приготовлено, или [то, что еще] поступит, отдадим подданным и нуждающимся, чтобы прославить доброе имя».{Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II. С. 49.} И продолжал раздавать многочисленным просителям и просто бедным людям деньги из ханской казны. Случай в истории едва ли не уникальный, но можно представить, какое впечатление это производило на многочисленных подданных монгольского каана. Поистине, эта доброта и щедрость Угедэя были не меньшим скрепляющим элементом державы, чем устроенная им же ямская служба.

Маска на фасаде дворца в Каракоруме. XIII в.

Стоит привести и еще один рассказ Рашид ад-Дина, как нельзя лучше характеризующий другие качества Угедэя — ум, находчивость, государственную прозорливость. Однажды к хану пришел некий араб из числа ярых противников ислама и поведал владыке якобы виденный им сон. — «Я видел во сне Чингисхана, и он сказал: «Передай моему сыну, чтобы он убил побольше мусульман, так как они очень плохие люди». Угедэй на мгновение задумался, а затем спросил: «Он сам тебе это сказал или передал через кого-то?» Тот, ничтоже сумняшеся, заявил — конечно, мол, сам, собственными устами. — «А знаешь ли ты монгольский язык?» — спросил каан. — «Нет», — ответил араб. — «Тогда ты, без сомнения, лжешь, ибо я достоверно знаю, что мой отец не владел никаким языком, кроме монгольского». И Угедэй приказал убить узколобого ненавистника мусульман.

Без сомнения, этот рассказ, как и многие другие, характеризует хана как умного государственного деятеля, лучше своих чиновников понимавшего интересы возглавляемой им державы. Но в бочку меда нельзя не добавить и ложки дегтя. Речь все о том же безудержном пьянстве Угедэя, которое зачастую подталкивало его к неадекватным поступкам, о коих он сам потом жалел, а в конце концов свело его в могилу. Ряд историков, к сожалению, абсолютизирует эти грехи Угедэя, и в их изложении он превращается в слабого и никчемного правителя. Все заслуги при этом приписываются Елюй Чуцаю, который, якобы, и был подлинным властелином империи. Ни в коей мере не стремясь бросить камень в действительно талантливого премьер-министра Монгольской империи, надо все же твердо сказать: подобное мнение — полная чушь. Ни структура, ни сама сущность державы монголов не позволяли воспринять руководство империей ни от кого, кроме природного хана. Елюй Чуцай был очень толковым и грамотным помощником Угедэя, мог при необходимости и влиять на его решения, но никогда не пытался ни оспорить власть хана, ни тем более посягнуть на его место в государственной системе. По существу, их отношения можно назвать симбиозом, в котором первую скрипку играл все-таки Угедэй.