Карточный домик - Майкл Доббс

Ее нижняя губа дрожала от удивления и ужаса. Мужчина выпустил ее руку и прижался головой к рулю.

– Вчера мне домой прислали кассету с записью. На ней наше свидание в Борнмуте, после партийного съезда.

– И ты подумал, что я ее послала, чтобы тебя шантажировать? Но почему? Неужели ты такой засранец?

– Я… не знал, что и думать… Надеялся, что это сделала ты, Пен.

– Почему? Почему я?! – с отвращением вскричала девушка.

Политик поднял голову и снова посмотрел на нее. Его лицо посерело, он словно внезапно постарел: кожа на его щеках стала похожа на пергамент, усталые глаза покрас-нели…

– Я надеялся, что это ты, потому что в противном случае я даже не представляю, кто мог сделать запись. Конечно, пленка не случайно появилась именно сейчас, через несколько недель после нашей встречи. Они не пытаются шантажировать меня ради денег. Они хотят, чтобы я сошел с дистанции. – Последние слова министр произнес шепотом. – Мне конец.

* * *

Оставшуюся часть утра Уолтон старался заставить себя мыслить конструктивно. У него не было ни малейших сомнений в том, что именно выборы стали причиной, по которой пленка появилась именно сейчас. Если б ее отправил шантажист в надежде получить деньги, он не стал бы ждать так долго, прежде чем нанести удар. Тому, кто прислал Патрику запись, нужно было лидерство в партии и власть, а не деньги, и кандидат в премьер-министры знал, что цена, которую его попросят заплатить, будет очень высокой. Он подумал о русских и о том, что они не будут столь же понимающими, как полиция Нового Орлеана. Нет, он не мог продолжать участвовать в выборах!

Многие люди, столкнувшись с подобной проблемой, решают тихо отойти в тень и начинают молиться о том, чтобы никто не помешал им спокойно провести старость, однако Уолтон не принадлежал к этой категории. Он предпочитал потерпеть поражение в сражении, пытаясь спасти то, что еще возможно, и хотя бы частично сохранить свою мечту.

К тому времени, когда началась пресс-конференция, сразу после ланча, Патрик твердо решил постоять за себя. Он не успел как следует к ней подготовиться, а потому собрал репортеров на набережной Элберт – на южном берегу реки, напротив здания парламента и в тени госпиталя Святого Томаса. Он хотел, чтобы его выступление прошло на фоне пышных декораций, и роскошный дворец с башней Биг-Бена обеспечивал их в лучшем виде. Как только операторы закончили установку камер, политик начал:

– Добрый день. Я намерен сделать короткое заявление и заранее сожалею, что не смогу ответить на ваши вопросы. Но я не думаю, что вы будете разочарованы. На следующий день после голосования во вторник создалось впечатление, что осталось всего три кандидата, имеющих неплохие шансы на победу. И действительно, все остальные заявили, что не будут принимать участия во втором туре. Как писали многие из вас, это гонка с тремя лошадьми. Конечно, я рад быть одним из этих трех участников – это большая честь. Но мне кажется, что три может оказаться несчастливым числом. На самом деле кандидатур только две. Либо партия пойдет по пути практического подхода к политике, который раньше не раз приводил нас к успеху и удерживал у власти больше декады, либо мы изменим курс в сторону социальных преобразований, и правительство будет вынуждено решать все мировые проблемы, в том числе отдельных людей или семей – и тогда многие скажут, что это ловушка.

Репортеры зашевелились. Все знали, что внутри партии имеются разногласия, но впервые о них заговорили публично.

– И хотя намерения могут быть самыми лучшими, я не верю, что переход к подобной политике будет правильным, – продолжил министр. – Более того, я считаю, что для страны и для нашей партии он грозит катастрофой. И полагаю, что такую точку зрения разделяет большинство членов нашей партии. Однако, как ни парадоксально это звучит, исход может оказаться таким же, если большинство поддержит прагматичный подход и будет голосовать за двух кандидатов – Фрэнсиса Уркхарта и меня. Я человек практичный, и меня не волнуют отдельные личности: мой интерес заключается в жесткой политике. А потому я считаю, что мои личные амбиции не должны встать на пути проведения в жизнь той линии, которая мне близка.

Несмотря на холод, его слова огненными спиралями проносились над головами собравшихся.

– Поэтому я хочу быть уверен, что поддержка политического курса не будет разделена между двумя кандидатами, – добавил министр. – Я выхожу из гонки и отдаю свой голос за Фрэнсиса Уркхарта, который, как я искренне надеюсь, станет нашим следующим премьер-министром. Больше мне сказать нечего.

Его последние слова заглушило щелканье затворов многочисленных камер. Все они были направлены в его сторону, и он начал стремительно подниматься по ступеням набережной и направился в сторону поджидавшей его машины. Несколько человек побежали за ним, но им удалось увидеть лишь его автомобиль, покативший к Вестминстерскому мосту, и дальше, к Министерству иностранных дел. Остальные застыли в полнейшем недоумении, пытаясь убедиться, правильно ли они записали и поняли слова Уолтона. Он не оставил им времени для вопросов, не позволил сформировать какие-либо теории или понять скрытый смысл его речи. У них было только то, что он им дал, и репортерам ничего не оставалось, как донести до читателей его слова – именно к этому Уолтон и стремился.

Он приехал домой, где на пороге его ждала жена, удивленная не меньше остальных, и они вместе смотрели выпуск девятичасовых новостей, рассказавших о его заявлении.

– Я понимаю, почему ты отказался от продолжения гонки, и это, само по себе, послужит для тебя достаточным наказанием, – сказала после этого миссис Уолтон. – Я буду продолжать поддерживать тебя, как и прежде, но почему, ради всех святых, ты решил выступить за Фрэнсиса Уркхарта? Я понятия не имела, что вы настолько близки…

– С этим высокомерным ублюдком? – изумился ее муж. – Мы никогда не были близки. Более того, мне он совершенно не нравится!

– Тогда почему…

– Потому что мне пятьдесят пять, а Майклу Сэмюэлю сорок восемь, из чего следует, что он может оставаться на Даунинг-стрит еще двадцать лет, пока я не умру и меня не похоронят. С другой стороны, Фрэнсису Уркхарту шестьдесят два, и он вряд ли продержится более пяти лет. Так что если победит Уркхарт, у меня остается надежда участвовать в гонке за лидерство до того, как я уйду на покой. А сейчас, если я сумею выяснить, кто послал нам кассету, или злоумышленника переедет автобус или министерский лимузин, у меня появится еще один шанс.

Патрик выпустил из трубки густой синий дым, поднявшийся к потолку, и продолжил развивать свою мысль:

– В любом случае я ничего не выиграю, сохранив нейтралитет. Сэмюэль не станет терпеть меня в своем Кабинете. Вот почему я преподнес Уркхарту победу на блюдечке с голубой каемочкой, и ему придется выразить мне публичную благодарность.

Он улыбнулся супруге – в первый раз с того момента, как они прослушали запись.

– Ты хочешь в ближайшие пару лет быть женой канцлера казначейства?