Жертва - Гарольд Карлтон

Соня мрачно улыбнулась:

— Понятно, извини, папа. Мне нужно бежать на танцевальный урок.

— Подожди минуту, тебе не интересно узнать, где я? — удивился он. — Разве ты не собираешься приехать проведать меня? Черт подери, Соня, неужели тебе безразлично, что случилось со мной?

Она молча сглотнула слюну.

— А тебя волнует, что произошло со мной в ту субботу? — прошептала она. — Я добралась домой, а ты ушел как раз тогда, когда я действительно нуждалась в тебе. Тебя не интересует, что чертов египтянин сделал со мной?

— Что? В чем дело, Соня? — воскликнул Гарри. — Если этот парень прикоснулся к тебе пальцем, я…

— Он прикоснулся ко мне более чем пальцем… — Она расплакалась. — Он распял меня в своей машине, как общипанного цыпленка, и оттрахал! Да так, что несколько дней спустя у меня шла кровь!

— Не употребляй таких слов, Соня! — воскликнул Гарри. — Ты обратилась в полицию?

— Ты смеешься? — Она смахнула слезы. — Думаешь, они были бы на моей стороне?

— Соня, я…

— Мне уже нужно идти, папа, — прервала его она. — Я постараюсь приехать к тебе.

Прежде чем собрать свои вещи и уйти, она, положив трубку, несколько мгновений сидела неподвижно.

Соня спешила в танцевальный класс, зажав наполовину съеденный пончик в одной руке, лавируя между прохожими, увертываясь от автомашин, местами с шага переходя на легкий бег. Был октябрь, но город все еще дышал летней жарой. Она двигалась быстро, но осторожно, поскольку силиконовая прокладка, вставленная в нос и делавшая ее ноздри столь фотогеничными, была чрезвычайно хрупкой. Один неосторожный удар мог разнести ее вдребезги, а восстановление, как предупредил ее врач, было бы дорогостоящим и весьма болезненным делом. Она держала голову книзу. Нос получился не совсем удачным. Возможно, хирург не обошел своего творения со всех сторон, как надлежало бы сделать скульптору, разглядывая его под различными ракурсами. Выровненный, деликатный кончик носа казался естественным при взгляде спереди, но сбоку он выглядел несколько бесцветно, как большинство протезов. Мужчины продолжали заглядываться на нее. Все ее верховые занятия, гимнастические упражнения и танцы придали ее телу грациозность молодого жеребенка. Ее движения излучали грацию и энергию. Облегающее трико, округлые ягодицы, крепкие, немного мускулистые икры и выступающие вперед невероятные груди — все было насмехающимся призывом. Призывом, в котором отказывало надменное выражение ее лица. Ее деловая, движущаяся фигура бросала вызов мужской страсти, удерживая в то же время на недосягаемом расстоянии. В холодные дни она запахивала пальто вокруг тонкой талии, чтобы подчеркнуть свои длинные ноги, втиснутые в темные колготки, выглядевшие на ней так, словно ноги были выкрашены мягкой темной краской.

— Дело принимает такой оборот, что единственные парни, рядом с которыми я чувствую себя в безопасности, — это гомосеки! — Как-то после школы, шутя, жаловалась она приятной на вид блондинке, сидевшей рядом с ней в агентстве, подыскивавшем кандидатуры для работы моделями. Девушка пристально взглянула на нее.

— Не волнуйся, дорогая, — ответила та. — Просто скажи, что тебя только что выпустили из тюряги. Кстати, сколько тебе лет? Одиннадцать?

Соня слегка улыбнулась:

— Какая разница — десять мне лет или двадцать, если я гожусь для работы?

Она посещала различных фотографов, рассказывая каждому из них разные истории. Большинству она доверительно сообщала, что пытается накопить денег и внести залог за арестованного отца. Такие рассказы представляли ее в выгодном свете, как заботливую, заслуживающую сострадания и невинную дочь преступника, отбрасывая загадочную ауру и на окружающий ее мир. Во всяком случае, они не прислушивались к тому, что она им говорила. Они устремляли взгляды на ее скулы, представляя, как этот нос, которому в реальной жизни, казалось, чего-то недоставало, будет смотреться на пленке. Всех интриговала ее молодость. Ее скверный язык, изобиловавший жаргонными словами, привлекал внимание. Они спешили сфотографировать ее. Скоро у нее набрался огромный альбом фотографий. На снимках она выглядела старше. Ей можно было дать лет двадцать, но с тем блеском юности, который уже поблек у настоящих двадцатилетних, много работающих моделей. Кожа у нее была той божественной свежести, о которой мечтают фирмы, производящие косметику, фотографы буквально сходили с ума от налитых грудей, придававших одежде новый сексуальный колорит, особенно заметный после нескольких лет моды на плоскогрудых красавиц. Никто не видел ее лица без макияжа, и никто не имел представления об истинном возрасте Сони.

— С конца пятидесятых годов никто не выглядел, как ты, — восторженно сказал ей один из фотографов. Ее глаза, черные волосы, пышный бюст напоминали об Элизабет Тейлор.

Вскоре каждое агентство в городе стало проявлять заинтересованность в представлении интересов Сони, но только «Идолс», небольшая фирма, представлявшая интересы самых знаменитых моделей и актрис, согласилась на выдвигаемые Соней условия — работать только по выходным дням.

— Может, иногда днем в будни, когда будет действительная необходимость, — согласилась Соня, — мне нужно оставить кое-какое время для учебы в школе!

— Я не стала бы возиться с посредственностью, дорогая, — заявила ей Кармен Францен, глава фирмы «Идолс», высокая, хорошо владеющая собой немка, в прошлом известная модель, держа в руке лицо Сони и поворачивая его к свету под различными углами. — С такими скулами и глазами я так преподнесу тебя! Я направлюсь прямо в редакции «Вог», «Эль», «База-ар» — самые лучшие, самые сливки. Через год или два Лаудер, Ланком и Каресс станут умолять меня из-за тебя! — Никому, даже Кармен, чье профессиональное покровительство пришлось ей по душе, Соня не собиралась открывать свой подлинный возраст, раз подобное откровение грозило определенными осложнениями. Ей пришлось подписать контракт, передающий фирме «Идоле» право представлять ее интересы в делах, заключив соглашение об оплате, удерживая в свою пользу двадцать процентов ее заработка. Понимая, что это несправедливо, она была довольна, что сумела убедить Кармен, будто ей восемнадцать лет.

Соня приступила к работе по выходным и иногда по вечерам после занятий в школе, пропуская уроки танцев или гимнастики. Иногда появлялись такие важные заявки, от которых не следовало отказываться, и тогда она пропускала занятия в школе. Прогулы стали настолько очевидными, что не замечать их дальше не было никакой возможности. На второй месяц ее вызвали к руководству школы.

— Может быть, есть какие-нибудь причины медицинского характера, о которых мне следует знать, дорогая? — спросила ее благородного вида, убеленная сединами дама, которую все называли Мадемуазель.

Соня хихикнула:

— Нет, насколько мне известно, Мадемуазель.

— Тогда, надеюсь, ты объяснишь мне, Соня, или мне придется звонить твоей матери?

Соня подалась вперед и искренне сказала:

— Я подрабатываю в качестве модели, Мадемуазель. Пытаюсь скопить денег, чтобы внести залог за моего отца. Он в тюрьме, ожидает суда. Уверена, он не совершал никакого преступления! Ничего, что причинило бы кому-нибудь вред. Я получила работу модели, чтобы скопить немного денег и дать ему возможность выйти на свободу. Пожалуйста, не говорите матери, Мадемуазель. Они с отцом разводятся, и она разозлится на меня.