Отягощенные злом - Александр Афанасьев

Девушки не были предусмотрены планом, но если они есть, то почему бы нет? Ни один из них — ни он сам, ни его друг Рафак — ничего не испытывал к этим шлюхам. Они были неверными, то есть проститутками, рабынями, которых можно и нужно было использовать для своих целей. Эти дуры поселили их в самом центре города, кормили, одевали, ублажали каждую ночь — а Дарья даже помогла провезти в город смертника, сама того не подозревая. Теперь касас[68]был сделан.

Рафак — он больше года назад устроился работать на верфи и потому имел пропуск — бросился бежать одним из первых, когда грохнул взрыв и в здании конторы верфей ударной волной разом выдавило всю витрину и повалил дым. Изображая панику, он выскочил на стоянку… Магомет был уже наготове, он подал автомобиль к самому выезду, это был небольшой «БМВ», неприметный, но мощный седан, ходко взявший с места.

— Сделал? — коротко спросил Магомет, правя машиной.

— Бисмилля… — Рафак, который контролировал смертника до самого последнего момента, сделал вуду, ритуальное омывание сухими ладонями. — Мы повергли тирана. Аллах дал нам эту истишхад,[69]значит, мы на правде…

— Что ты видел? — Магомет был лидером, более недоверчивым и разумным.

— Саламбек был у здания конторы. Началась стрельба. Тагута втащили внутрь, и тут Саламбек принял свою шахаду. Я видел, как вывалилось стекло и пошел дым.

Магомет нехотя кивнул… все было слишком просто… как-то даже странно. Несколько раз его посещало странное чувство… как под ложечкой сосет. Один раз он ночью вскочил и бросился бежать, сам не зная с чего… а утром дом окружили казаки, его даже потом проверяли, не продался ли. Его ни разу не остановили, не проверили документы… все было до безумия просто. Несколько раз ему казалось, что за ним следят, но ни разу, проверяясь, он никого не заметил. И все же ему было не по себе. Но если был взрыв, да такой, что стекло полетело… если кого-то не убило осколками, его убило перепадом давления… это не менее опасно, чем осколки. Контузия легких, отек — и все кончено. Он сам подкладывал бомбы не раз и не два и знал, что говорит.

— Этот… мугаффаль[70]не подвел, — сказал Рафак, — пусть Аллах пошлет награду и ему.

Магомет коротко и сильно толкнул его в бок:

— Какую награду может послать Аллах кяффиру, кроме пламени? Думай, что говоришь!

— Прости, брат. Сказал не подумав…

Машина уже мчалась по Радиусу — так называлось скоростное бетонное кольцо с огромным мостом, под которым могли проходить боевые корабли. Этот мост был неразводным, и он соединял две части города двадцать четыре часа в сутки.

Навстречу промчались две скорые…

— Аллах да пребудет с нашим братом Саламбеком!

— Аллаху Акбар! Если даже Тагут останется жив, он все равно узнает, что такое страх. Мы показали ему, что рука мстителей, направляемая самим Аллахом, покарает его, как бы он ни прятался от кары…

На самом деле Магомет так не думал. Он знал, что убийство Его Величества вызовет среди русских волну ненависти и мести. Что будут убиты многие из тех, кого он знал. Что рано или поздно настигнут и убьют его самого… За генералом Тимуром охотились больше десяти лет и все-таки настигли и убили, затравили как волка. Но он знал и другое — что чем больше крови будет между неверными и правоверными, между русскими, персами и арабами, тем скорее русский сапог перестанет топтать землю, по которой ступала нога самого Пророка. Тем скорее Русня уйдет с земель, которые ей никогда не принадлежали, и тем быстрее восстановится Исламский Халифат — страна, где будут поклоняться Аллаху, а не Тагуту.

Чем больше прольется крови — тем лучше…

— Что делать с этими проститутками? — спросил Рафак. — Я бы свою трахнул напоследок…

Магомет покачал головой:

— Иногда мне кажется, что ты плохой мусульманин, Рафак. Ты испытываешь терпение Аллаха, скажу я тебе. Не думай, что, если ты встал на джихад, Аллах не накажет тебя за те мерзкие слова и помыслы, какие есть в твоей голове. Разве ты не боишься, что, когда предстанешь перед Аллахом, он спросит тебя: «Рафак, ты сражался за меня или просто творил беззаконие себе в угоду?» И что ты ему тогда ответишь?

Магомет умел говорить хорошо. Образно, страстно, подбирая именно те слова, которые нужно. Маленьким он слушал, как гневно и страстно говорит его отец. Результатом этих речей стали восемьсот тысяч зверски убитых, растерзанных людей за два месяца, начиная от военных и заканчивая младенцами, не меньшее количество раненых и искалеченных, обезумевшая от пролитой крови, разоренная, как после нашествия вражеских полчищ, страна. Но это его не остановило — и теперь он делал все, чтобы то же самое было в стране русских — ненавистной Иттихад-е-Руси.

— Прости, брат… — сказал Рафак, — я и в самом деле впал в грех и возгордился. Воин джихада должен быть скромным…

— Вот теперь твоими устами говорит сам Аллах…

От сессии до сессии живут студенты весело — так что и Дарья, и Малена были дома. С утра они вяло позанимались какими-то науками, Дарья добила наконец-то реферат, на которым корпела три дня, — реферат, посвященный вкладу выдающегося русского юриста А. Ф. Кони в юриспруденцию. И сейчас они курили кальян на кухне и переговаривались за жизнь…

— Мала… — Дарья задержала дыхание, наслаждаясь очищенным от смолы дымом наргиле, в который она подмешала «марихуану мужских растений», которую достал для нее Магомет, — я вот думаю, зачем мы навязываем этим людям свои правила жизни, а…

— Ты про что? — Малена закашлялась, вдохнув много.

— Про Восток. Это же понятно, что они не такие как мы, да? Зачем мы туда идем? Зачем мы заставляем жить по-нашему? Пусть они живут как хотят.

Если бы Дарья видела некоторые зарисовки на тему «Тегеран, 2002 год», то, наверное, не была бы столь наивна. Например, бывший футбольный стадион, заваленный трупами. Двое из военных врачей, которым поручили очистить стадион, захоронив убитых как положено, умерли, не перенеся того, чему пришлось быть свидетелем: один застрелился, у другого в ту же ночь не выдержало сердце. Офицер пионерных саперных частей, чья штурмовая гаубица первой прорвалась к площади Парадов, поседел за одну ночь и оставил армию. Двое спецназовцев, увидевших горку отрубленных детских рук на крыльце школы, потом не взяли ни одного пленного, потому что поклялись в этом на крыльце той самой школы. Да, они другие, и они хотят жить совсем по-другому: с горами трупов под заунывное пение муэдзина. Но сможем ли мы, живя рядом с этим, оставаться самими собой? Вот в чем вопрос.

— Ты о чем? Они же дикари, — хохотнула Малена, — варвары.[71]Какая у них может быть свобода, а? Они не понимают, что такое свобода.