Ярополк - Владислав Бахревский

– Где же ваш отец?

Дева вспыхнула:

– Он… в плену. В Сицилии.

Иудей сочувственно склонил голову:

– Я слышал об этом несчастье, постигшем Византию… Вот вам чаша. Любуйтесь. Лазурит прекрасен, но очень редок. Говорят, хотя этому я не верю, камни лазурита падают с неба на высокие недоступные горы… Я потом покажу вам одну небольшую изящную вещицу. Может быть, она утешит вас.

– О, никогда! – искренне воскликнула Александра, разглядывая чашу.

Чаша была квадратная, с узкими полями, оправленными тонкой полоской золота. Квадратное навершие, сужаясь, переходило в круглый, безупречной формы сосуд, поставленный на высокую, в виде ребристой колонны, ножку. Колонна покоилась на квадратном массивном основании.

В этой чаше было столько оттенков синего, что Александра согласилась с небесным происхождением лазурита.

Зоркие глаза девы улавливали среди синей круговерти звезды – вкрапления чистого золота. Александре казалось, что она смотрит на какое-то надзвездное, на запредельное небо.

Пока Александра любовалась чашей, торговец наслаждался красотой своей покупательницы.

О прекрасной дочери дуки[82]Константина Парсакутина стольный град еще не заговорил, он только приглядывался, изумленный новым своим чудом, и пока помалкивал, чтобы не сглазить.

Девственная красота Александры для высшего сословия и дворца была неожиданностью: упрямый дука Константин растил дочь амазонкой.

Первая жена дуки – в ту пору он еще не имел столь высокого чина, – подобно жене василевса Льва VI, родила пять девочек кряду. Желая наследника, Константин постриг супругу в монахини и женился другой раз. Вторая жена родила ему еще пятерых дочерей. В отчаянье дука завел себе двадцать наложниц, все они понесли и подарили господину… дочерей.

Смеялся весь Константинополь, и смех этот поразил не горемыку, а его жену, сердце разорвалось.

Третья супруга, подарив Константину Парсакутину Александру, отошла ко Господу сразу после родов – но вот что удивительно: младшая дочь дуки не желала носить девичьих платьев, отвергала кукол и нянюшек. Научившись ходить, говорить, требовать, она играла оружием, одевалась воином. И бедный отец нашел в ней утешение. Он учил Александру ратному искусству с младенчества – стрельбе из лука, владению мечом и копьем, езде на лошади, бегу, плаванью. Юная дева уже теперь, в свои четырнадцать лет, могла построить фалангу, осадить крепость и вести искусную оборону.

И вот – горе! Отец в плену, и дочь, страдая от одиночества, ходит разглядывать хазарские украшения… Чаша была похожа и на море, а отца и дочь разделяло море. Горюя об отце, Александра занялась постижением науки флотоводцев.

Не выручит отца василевс, выручит – она. Пусть не скоро, но выручит!

Александра вглядывалась в чашу, словно на дне ее могли явиться знаки, пророчествующие судьбу. Вдруг торговец потянул чашу к себе. Александра невольно схватилась за колонну-ножку, не позволила убрать свою синюю отраду.

– Но, госпожа, госпожа! – пролепетал величавый иудей, превращаясь в существо покладистое, жалкое…

Быстро подошла служанка и шепнула:

– Феофано!

Александра смерила торговца презрительным взглядом, потянула чашу к себе еще настойчивее, но тотчас отпустила, отошла к другой лавке.

Василисса Феофано экипажа не покинула. Краем глаза Александра видела: чашу из небесного лазурита забрали.

– Так вот кто великий человек! – усмехнулась дочь дуки Константина.

Но что это? Жирный евнух нес чашу обратно, василисса только осмотрела ее. Значит, цена несносна и для великих…

Александра злорадствовала. Желая еще больше досадить торговцу, она вернулась к лавке и говорила с торговцем теперь только через служанку.

– Пусть подаст мне чашу из лазурита! – приказала гордая Александра.

Служанка повторила слова хозяйки, но иудей смотрел поверх своих покупательниц. Служанка, негодуя, повторила вопрос и услышала в ответ:

– Сия чаша не продается.

Александра, никогда ни в чем не знавшая отказа, вспыхнула как факел. Схватив с прилавка тяжелый окатыш яшмы, она протянула его в сторону торговца.

– Заплати за это, Агапия! А потом я размозжу ему голову.

Служанка подала оторопевшему иудею деньги. Он смотрел то на деньги, то на камень в руке юной девы. И вдруг преобразился.

– Ах, как я жду вас! – воскликнул он, подавая чашу быстро подошедшему человеку.

Александра тотчас повернулась и пошла прочь, пылая щеками от гнева и от стыда.

– Скорее, Агапия! Скорее! Да не оглядывайся! – сердилась она на служанку.

– Но этот покупатель тоже оставил чашу! – обрадовалась Агапия. – Мне показалось… Мне показалось, он что-то из нее взял…

– Тогда пошли еще скорее! – яростно сверкнула глазами Александра, прибавляя шагу. – Здесь какая-то интрига. Ох, не хотела бы я стать нечаянной участницей интриг василиссы Феофано.

Молва приписывала василиссе немало деяний, сатанински коварных, и если не кровавых, так все равно смертоносных.

Прекрасную августу, дважды василиссу, боялись, как Медузу Горгону, хотя не было в империи нежнее женщины, чем она, прекрасноглазая, прекраснокудрая, женственная, как Афродита, с повадками невинной девочки и со страстями ада.

Про Феофано Александра сказала досадливо, не подумав. Знала бы, что все ее слова – истинная правда. Синяя чаша небесного лазурита таила в себе черную тайну, яд этой тайны мог убить каждого непосвященного, прикоснувшегося к ней чаянно или нечаянно, но Господь был милостив к дочери дуки Константина.

Печенег Куря наслаждался диковинной жизнью великого города. Был первый месяц весны, греки называли этот месяц мартом. В теплой стране стоял Царьград. Цвели деревья миндаля. Синее небо, синий Босфор, зеленые холмы, золотые кресты церквей…

Всего с полусотней ближних ушел Куря из-под Белой Вежи к ромеям. Наследник илька, Куря надеялся на хороший прием в Константинополе.

Его и впрямь пригрели, дали большой дом на берегу Босфора, с двором, с садом, положили нескудное жалованье, давали корм ему, его людям, его коням. По большим праздникам звали к василевсу. Такова была цена воинственности печенегов.

Василевс Константин Багрянородный в наставлении юному соправителю Роману писал: «Мудрый сын радует отца, и нежнолюбящий отец восхищается разумом сына, ибо Господь дарует ум, когда настанет пора говорить, и добавляет слух, чтобы слышать». Мудрого сына василевс в первом же наставлении призывал желать мира с народом пачинакитов (так ромеи называли печенегов), «заключать с ними дружественные соглашения и договоры, посылать к ним каждый год апокрисиария (посла) с подобающими и подходящими дарами для народа и забирать оттуда омиров», то есть заложников.