Ярополк - Владислав Бахревский

Через двадцать лет после похода Святослава его сын князь Владимир вернул Хазарию под власть Киева. Пришел Владимир к Итилю на ладьях, его союзники гузы двигались берегом на конях. Сражения, однако, не случилось. Мудрые хазары, не имея сил отразить нашествие, признали Владимира своим духовным правителем и дали дань. Это было в 985 году. В 994 и 997 годах киевский князь побил восставших хазар и лишил их всякой надежды на былую самостоятельность.

Впервые о хазарах в 193 году написал армянин Моисей Хоренский: «…Прошли через ворота Джора под водительством своего царя Внасепа Сурхана, перешли Куру. Царь армян Вахаршак разбил их, прошел через ущелье Джора и был убит от стрелы арабов».

Одно из последних известий о хазарах принадлежит Фахр ад-Дину[77]. Он сообщал в 1206 году: «У хазар тоже есть письмо, которое происходит от русского. Они пишут слева направо, буквы не соединяются между собой. Всего букв двадцать одна. Большая часть этих хазар, которые употребляют это письмо, – евреи».

Народом хазары оставались, но государством – нет. Святослав и Владимир научили властелинов царств смирению и покорности. Но ведь всякая покорность – всего лишь юродство, а смирение искренним бывает только перед Богом.

В куполе храма Софии Божьей Премудрости, огромного, как небо земли, золотого, сияющего, как небо Рая, летал белый голубь, и молящиеся невольно тянулись взорами к святой птице, и в сердце каждого трепетала радость чуда.

Служба была торжественная, во славу дивного праздника Сретенья Господня[78]. Серебряный хор альтов восторженно выводил проймион кондака преподобного Романа Сладкопевца:

Лик ангельский да удивляется чуду,

Мы же, смертные, немолчно воспоем песнь,

Видя неизреченное нисхождение Божие:

Того, перед Которым трепещут Небесные силы,

Ныне объемлют старческие руки, —

Единого Человеколюбца.

Второй проймион исполнил отроческий голос красоты воистину райской, неслыханной даже в Константинополе:

Плоть от Девы нас ради понесший

Ты, как Младенец, был носим во объятиях старца,

Род вознеси верных василевсов наших,

Их укрепи силою Твоею, Слове,

Возвесели их благочестивое царство,

Единый Человеколюбец.

Все взоры обратились к василевсу Никифору. В памяти народа еще свежа была его очередная громкая победа в Сирии. После долгой осады он взял город Таре. Эта грозная крепость во времена василевса Романа I[79]нанесла войскам Византии сокрушительное поражение. В той битве тарсийцам достались трофеи знаменательные – большие золотые кресты, изукрашенные дивными драгоценными каменьями. Теперь эти кресты вновь стояли перед алтарем Софийского храма. Ликующие взоры царьградцев переходили с василевса на кресты и обратно. Мало кто видел в своем самодержце человека уродливого. Он был для них пригож, ибо любовь – слепа.

Последний поход Никифора[80]обогатил не только казну, но и каждого воина. Василевс, заключая мирный договор с тарсийцами, позволил им покинуть город, имея на себе одежду, и только! Побежденные не силой ромеев, но голодом, получили за свое имущество ослов, чтоб добраться до Антиохии – своих съели – да немного продовольствия. А город был очень большой и чрезмерно богатый, на море стоит, торговлей живет.

Никифор ростом был невелик. Голова огромная, какая-то мятая, пухлая, а шея, как палец. Странно видеть эту шею, невольно является вопрос: как не сломится? Лицо у василевса темное, эфиопское. Борода широченная, безобразная. Волосы растут буйно, за ушами, на ушах. Глаза крошечные, будто у крота, утиный живот торчком, а ягодицы сухие. Бедра чрезмерно длинны, голени, наоборот, неприятно коротки. Фигура тоже короткая. Сам бесцветен и одет бесцветно. Вроде бы богаче материи нет – виссон, но выцветший, дряхлый. И более того – дурнопахнущий от заношенности, никогда, видимо, не стиранный.

Никифор – аскет. Богатые царьградские монастыри не любит, лепится душой к подвижникам, к постникам, к столпникам. Его душа на Афоне. Поклялся святому афонскому старцу Афанасию принять монашество… Еще в самом начале своего высокого полета, взявши после тяжелых сражений на Крите триста кораблей добычи, самое ценное – двери эмирского дворца – отправил на Афон, в лавру Афанасия.

Третий проймион пел то хор, то дивный голос – по строке:

Утробу Девственную освятивший Рождеством Твоим

И руки Симеона благословивший, как подобало,

Предварив и ныне, спас нас, Христе Боже;

Но умири во бранех государство

И укрепи василевсов, которых Ты возлюбил,

Единый Человеколюбец.

Александра, дочь дуки Константина Парсакутина, бывшего в дальнем родстве с василевсом, просмотрела все глаза, ища певца. Хор мальчиков был поставлен в правом приделе на другом этаже. Высоко, далеко. Александра молилась в гинекее левого придела.

Многие исстрадались на той службе, желая видеть певца. Пение даже василевса тронуло – плакал.

– Я хочу, чтобы этот певчий был у меня! – шепнула Александра своей служанке. – Пойдешь нынче же к Калокиру и скажешь о моем желании. Мой дядюшка вхож к патриарху, и патриарх его любит.

Хор и певец уже исполняли сам сретенский канон:

К Богородице поспешим, желая

Видеть Сына Ее, к Симеону принесенного;

Его с Небес Бесплотные видя,

Удивлялись, говоря:

«Чудесное созерцаем мы ныне и страшное,

непостижимое, неизреченное;

Ибо создавший Адама носится на руках,

как Младенец;

Невместимый вмещается во объятиях старца;

Пребывающий в неизреченных недрах Отца Своего