Дочери войны - Дайна Джеффрис

– Прогуляюсь-ка я немного, – сказала Элен и встала. – Голову прочищу. Ничего, если я тебя оставлю?

Флоранс кивнула и поцеловала ее в щеку:

– Прости, я вела себя так несдержанно.

Элен потрепала ее по плечу и вышла.

В отсутствие Мари Элен решила поделиться с Виолеттой. Сорвав в саду несколько васильков, она вышла за ворота.

По дороге она, естественно, думала об откровенном рассказе Фридриха. По крайней мере, это хотя бы объясняло дальнейшее поведение Клодетты: отстраненность, постепенное замыкание в себе, закрытое сердце. Элен смутно помнила мать жизнерадостной молодой женщиной – веселой и смеющейся, – но те воспоминания ускользали при малейшей попытке их ухватить. Призрачное лицо Клодетты и желтое летнее платье – два момента из зыбкого прошлого, не желавшего давать более четкую картину.

Элен остановилась, прищурила глаза, пытаясь сосредоточиться, и вдруг перед ней в ярких и сочных красках открылся канал памяти. Она снова была ребенком и наслаждалась погожим солнечным днем их деревенской жизни втроем: Клодетта, Элиза и она. Отца Элен не видела. Может, они приезжали сюда летом без него? Элен поглубже вдохнула и мысленно приказала воспоминанию раскрыться. Она увидела себя бегающей за Элизой по узкой дорожке. Появилось ощущение свободы. В нос ударили запахи летнего луга. Они пришли набрать сочных цветков бузины. «Собирайте только свежие цветки», – говорила им мать, предупреждая, чтобы не брали увядающие и не перепутали с лесным купырем, цветы которого были похожи на бузину. Сочные цветки бузины были их сокровищем, которое они собирали в полотняные мешки. Каждая старалась набрать больше других. Вернувшись домой, дочери помогали Клодетте делать шампанское из бузины. Через несколько дней они тщательно упаковали бутылки, засунув между чемоданами в багажнике машины. В таком виде шампанское отправилось в Ричмонд, где ему предстояло пройти несколько недель выдержки.

Элен вспомнила, как ежедневно проверяла бутылки – не рассеялась ли муть. Во рту появился вкус мяты. Этот вкусный шипучий напиток мать всегда украшала веточками мяты. Распивая первую бутылку, они объелись викторианским бисквитом, которым закусывали.

Элен с удовольствием бы задержалась мыслью в тех золотых деньках, но лай деревенских собак вернул ее к действительности.

Стоило ей постучать, как дверь дома Виолетты сразу же распахнулась. Вид у подруги был несколько напряженный.

– Давай проходи, – торопливо произнесла Виолетта.

– Ты как себя чувствуешь? – спросила Элен.

Виолетта не ответила. У нее были темные круги под глазами, да и вся она выглядела измученной. Элен почувствовала, что зашла в неудачное время, и уже была готова проститься и уйти, однако что-то ее удержало. Может, Виолетте требуется ее помощь. А может, как бы эгоистично это ни звучало, ей необходимо выговориться.

– Как Жан-Луи?

– Так себе. Опять жалуется на боли в груди. Из-за них мы оба спим кое-как.

– Извини. – Элен протянула ей васильки. – Я могу зайти в другое время.

Она увидела, что Виолетта почти обрадовалась этому, но через мгновение подруга улыбнулась и сказала:

– Давай проходи. Я сейчас поставлю цветы в воду.

Она взяла красивую белую вазу, которая великолепно сочеталось с насыщенным ярко-синим цветом васильков. При ее безупречном вкусе Виолетта точно знала, что с чем сочетается. Вдобавок она всегда следила за собой. Даже сейчас, усталая, она встретила Элен в изящном костюме из юбки и жакета, подчеркивавшем ее тонкую талию. Костюм был нежно-зеленого цвета, практичный, пригодный на все случаи жизни. На шею Виолетта повязала пестрый шарф.

Подруги уселись на кухоньке, и Элен рассказала все, что услышала от Фридриха.

– Такое ощущение, словно моя семья бесповоротно изменилась, – со слезами в голосе закончила Элен. – Все это настолько печально. Пока не знаю, как это подействует на Флоранс.

Казалось, Виолетта ее внимательно слушает. Подруга кивала в нужных местах, восклицала там, где требовалась, однако Элен чувствовала, что ее не слышат. Это «слушанье без слышанья» огорчало ее еще сильнее и не давало высказать страхи по поводу Флоранс. Элен едва сдерживала свое отчаяние.

Взглянув на часы, Виолетта вдруг порывисто встала:

– Надо растопить плиту.

– Я тебе мешаю заниматься домашними делами? – резковато спросила Элен.

– Нет… нет. Не это. Просто тут всего накопилось.

Элен оглянулась по сторонам и только сейчас заметила беспорядок. Такое было несвойственно Виолетте, которая, подобно самой Элен, была помешана на чистоте.

– Скоро должен подойти заказчик.

– Забрать шляпу? Или заказать?

– Конечно забрать, – ответила Виолетта, однако ее голос звучал неубедительно, а сама она как будто защищалась. – Мы можем снова поговорить о Флоранс в любое время, когда захочешь. Но я уверена: у нее все будет хорошо.

Элен почувствовала тяжесть в животе. Казалось, ее выпроваживают. Перед мысленным взором мелькнуло лицо Джека. Вот он бы ее выслушал. Только где он сейчас?

– Понимаешь… – начала Элен и замолчала, однако решила договорить до конца. – Я все время думаю: как то, что Флоранс оказалась наполовину немкой, повлияет на ее жизнь здесь?

– Ты говоришь о будущем?

– Да. Во время освобождения. И потом.

– И ты уверена, что оно наступит?

– Да.

– Лучше всего, если она будет держать язык за зубами. Согласна?

Теперь точно пора уходить.

– Пойду я. – Элен встала. – Не хочу отнимать у тебя время.

Виолетта проводила ее до двери, где они торопливо обнялись. Элен ушла, продолжая раздумывать о странном поведении Виолетты.

Проходя мимо ратуши, она увидела на ступеньках эсэсовского офицера, говорившего с секретарем, Паскалем. Вскоре офицер направился к дому Виолетты; у двери он остановился и постучал. «За шляпой явился», – подумала Элен. Как ужасно, что Виолетта вынуждена общаться с подобными людьми!

Мысли Элен невольно вернулись к рассказу Фридриха. Ей было трудно понять отца, поставившего Клодетте ультиматум. Скорее всего, он это сделал ради сохранения семьи. Имел ли он право так поступить? Наверное, нет. Мать осталась, но, насильственно прикованная к семье, сделалась желчной, и все это самым печальным образом повлияло на ее последующую жизнь. А у Элен с Элизой это вылилось в неприязнь к любимице матери, поскольку Клодетта всегда любила Флоранс сильнее, нежели старших дочерей.

Элен видела, как Виолетта открыла дверь и, фальшиво улыбаясь, впустила офицера. От этого зрелища ее передернуло.

Флоранс

По пути через лес Флоранс чувствовала себя легкой, как былинка. Казалось, стоит подуть ветру, и ее унесет.