Культурный герой - Юлия Зонис

Харя Блиннорылого налилась нездоровой синевой. Кир продолжал как ни в чем не бывало:

— Сами понимаете, никакая пуповина тут не поможет. Стена чужака не примет. Разве что захотите последовать примеру Старлея и распылиться на атомы. Правда, блэкфайтера у нас уже нет, увы. Так что бегите к своим коллегам, просите, чтобы они выстрелили вами в стенку из гаубицы. Если, конечно, пролезете в ствол…

Речи Кира прервал удар плетеной туфли. Криптонянин ухмыльнулся и демонстративно сплюнул под ноги Чачи кровью. Кровь, понятно, была голубой — совершенного нечеловеческого цвета.

— Убивать я тебя не буду, — тихо сказал ротмистр. — Слова не нарушу. Но и уйти отсюда ты не уйдешь.

Отодвинув Анжелу, Чача приподнял голову Медузы. Змеи, как ни странно, еще вяло подергивались и шипели. Чача оторвал одну змею и уронил остальное. Башка покатилась, и широко распахнутые мертвые глаза Медузы оказались как раз напротив Кирова лица — тот едва успел отвернуться.

— Змейка моя, — проворковал Блиннорылый. — Змеечка. Укусить злого дядю хочешь? Не нравится тебе дядька? Ну давай, кусай меня, кусай.

И змея укусила. Против ожиданий, Чача не рухнул в судорогах на гальку, а только, поморщившись, потер место укуса. Зато змея ожила, взбодрилась, налилась изумрудной зеленью — и даже на хвосте ее, кажется, выросла погремушка.

— Мааамбооочкааа ты моя ядовитенькая, наномодифицированная. Яду в тебе много? Каплет-то яд? Ну и хорошо, что каплет.

Крепко держа змеееююю в одной руке, другой Чача ухватил Кира за шиворот и поволок по камням к Лешаку. Криптонянин задохнулся от боли. Корни дерева, об которые его от души приложил ротмистр, воняли засохшей кровью и были тверды как скала.

— В лооосооосяяя мне тебя, пожалуй, слабо перекинуть, не те мощности, — огорчался негодяй. — С водопадами тут тоже не очень. А вот чаша найдется. Прямо Атиллина чашка, без рубинов только. На рубины в этом году неурожай, извини. — Говоря это, Чача аккуратно приматывал Кира к дереву змеееиииныыым хвостом. На макушку ему он водрузил верхнюю половинку Анжелиного черепа — и впрямь получилось что-то вроде чашки. А змеееииинуууююю голову зацепил за сучок как раз над располовиненной черепушкой.

«Кап», — услышал Кир.

Кап.

— Вот что, милай, — ласково сказал ротмистр Чача, он же Блиннорылый, он же тушканчегов ренегат. — Я бы на твоем месте особенно не дергался. Если чашка опрокинется, все ведь это польется на тебя. То есть оно, конечно, и так польется, когда чашечка-то наполнится. Но потом. Позже. А позже оно всегда лучше, правда? Ну, оревуар. — И Чача, прибрав Анжелу под мышку, ушел. А Кир остался. Он слушал. Он слышал, как медленно и деловито, подобно воде в клепсидре или песку в песочных часах, капает яд.

Кап.

Кап.

Кап.

— Так вот, о тиранах, — заговорил Чача, когда закончил свои дела с Анжелой. — Тираном быть, конечно, лестно. Но если у тебя и из ушей не воняет и из носа не течет, тираном не стать ну никак. Вся закавыка тут в том, что любой человек — сосуд пустой, и заполнить его можно чем угодно. Преимущественно всякой дрянью, но всегда пролезет что-нибудь эдакое… добренькое. Старая бабушка вяжет носки, дедуля на огороде копается, в речке окуньки двухвостые живут. Ты им кидаешь хлебушка. Глянь, и пролезло оно, и ты уже не тиран никакой, я мягкотелая бестолочь. А вот если ты весь заполнен хромой ногой, или ночными поллюциями, или изжогой, или теми же ушами, к примеру, — больше в тебя уже ничего не запихнешь. Вот из таких и получаются отличные тираны. К сожалению, я не из них. Ведь у меня-то с ушами все в порядке, правда?

Анжела не отвечала, да и ответить не могла. В ней кончился заряд. Ротмистр вздохнул, покачал головой и воткнул штепсель Анжелы в розетку.

…и все, что было,

Не смыть ни водкой, не мылом

С наших душ.

«Крематорий»

Чааайкиии клевали лицо Старлея, рвали стальными когтями живот, заодно испражняясь машинным маслом и гайками. Колючая проволока впивалась в грудь и бедра, кровь свернулась и запеклась коркой на ржавом металле. В лопатки давил окаменевший ствол Лешака. Холодный ветер трепал пласты кожи, содранной с бедняги Марсия. Чуть ниже висел обглоданный скелет майора. Эх, не довелось старому сластолюбцу отведать ментовских дубинок. Ушел майор от наказания, не отправить извращенца по этапу.

А виноват Чача. Он расстарался, гад, технично убрал конкурентов. Не треть Земли, но все решил захапать. С морями-океанами, лесами и полями. Даже с Медузой предпочел не делиться, царство ей небесное, пожалел для змееголовой завалящую пустыню вроде Гоби или Сахары.

Ох уж этот ротмистр, тварь из тварей. Блиннорылый хрен в уксусе, м-мать его так!

Кстати, насчет покойницы. Вот она, под деревом стоит, смеется:

— Мон шер, и долго же вы намерены прохлаждаться и кормить собственной требухой чаааееек?

Галлюцинация, понял Старлей, нормальная галлюцинация, типичная, проходили уже, в курсе. Ничего, бывает, волноваться не надо.

— Мон шер? Васенька? Ты меня игнорируешь? — обиделась Горгонер, которая, конечно, не могла обидеться, ведь ее обезглавил подлый Чача, а потом гадюк из скальпа повыдергивал.

— Эй, белковый, не хами! — Грозный рык ёшкина жука окончательно уверил Старлея, что он бредит, что гибель его близка.

— Жуча, ты нервируешь мальчика. Он всегда был туповат, а уж нынче… Его слишком часто били по голове и в пах. Мон шер, ты разве забыл, что Жуча и я обладаем феноменальной регенерацией?

— И ты, кстати, тоже. Так что не тяни, помирай скорее да к нам спускайся, — сказав это, ёшкин жук демонстративно повернулся к Старлею тыльной частью своего массивного корпуса и двинул по колее, проутюженной траками танка-слооонааа.

Из слооонооов получаются отличные танки, это всем известно. Особенно это хорошо известно бойцам вооруженных сил Земной Конфедерации. Жаль, биобронемутанты подчиняются исключительно тушканчегам, и никому больше. И вдвойне прискорбно, что по всем ТТХ они значительно превосходят машины, которые производились на оборонных заводах Земли до конверсии. Старлей видел учебный видеоролик — дуэль Т-120 «Агрессор» и танка-слооонааа.

Представьте себе чисто поле, без единой кочки, без оврагов. Разве что исполосованное широкими рвами. То тут, то там разбросаны громадные «ежи», сваренные из трамвайных рельсов, и торчат, предупреждая, жестяные таблички «Aufmerksamkeit! Minen!»[4]. Над полем светит солнце, но вдали уже появились тучки, намекая, что вот-вот случится нечто из ряда вон. На краю поля торчит громаднейший бетонный ангар, ворота его разъезжаются в стороны, выпуская на свежий воздух отличный образчик бронетехники землян.

Над «Агрессором» клубится черный дым, весь он блестит от смазки, зенитная установка на башне уставилась в небо, готовая хоть сейчас поразить вертолет противника, истребитель-невидимку и сбить с пути истинного спутник-шпион. Мощь, сила, уверенность в победе. Траки вгрызаются в российский глинозем.