Ангел Габриеля - Марк А. Радклифф

Именно тогда его отсутствие начало лишать ее душевного равновесия и постепенно вызывать ощущение, будто ей чего-то недостает. Иззи несла вздор, Мойра подначивала сестру. На душе у Элли стало неспокойно. Тем вечером, лежа в постели, она старалась понять, чего ей не хватает. Близкого общения? Кого-то, с кем можно было бы обсудить прожитый день? Но, разумеется, не чьего-то сарказма или раздражительности. А может, подумалось Элли, ей не хватает «старого» Габа, хотя тот Габ отсутствовал уже довольно давно. Она задавалась вопросом, может быть, тот человек, в которого она когда-то влюбилась, становится ближе, когда его оболочка — которую он когда-то носил, но затем уступил какому-то сварливому сукину сыну, называющемуся теперь ее бойфрендом, — находится в доме? Но, несмотря на такие мысли, несмотря на злость на того парня, которого сейчас не было рядом с ней, она знала, что ей недостает именно Габриеля. Со всеми его недостатками.

Иногда, если повезет, вы вдруг оказываетесь рядом с кем-то — пусть даже этот кто-то настоящий паршивец, — кто просто вам подходит. Габ и Элли подходили друг другу. И если бы она попыталась представить, как сможет жить без Габа, ей бы самой захотелось умереть. Поэтому она не пыталась. Инстинкт подсказывал ей, что лучше думать о Габриеле-лжеце, думать о том, что связывающие их узы порвались до того, как он умер, и потому ей незачем особенно по нему убиваться. Но что это была за ложь? Ложь во спасение, ложь, вызванная безысходностью, а не коварством. Ложь, просуществовавшая какие-то минуты, до того как он решился рассказать ей правду. Если бы он дошел до дому, она бы накричала на него, принялась жаловаться, что он относится к ней свысока, препиралась бы с ним, повторяя его же фразу: «Но мы же делаем это вместе, разве не так?» — сказанную ею перед тем, как он ушел. Но она не стала бы любить его меньше. Она и теперь не стала любить его меньше. Черт возьми, она, кажется, любит его даже больше. Смерть умеет вытворять подобные штуки.

Она сложила руки на животе, закрыла глаза и, подумав о Лоле и Люке, глубоко вздохнула. В каком-то смысле, подумала она, Габриель умер не совсем. Она подумала об этом с некоторым сомнением — с таким же сомнением примеряешь платье, которое, по чьим-то словам, будет вам к лицу, но вам кажется, что в нем вы будете походить на поросенка, завернутого в занавеску. Вы надеетесь на лучшее, но не верите. Однако на сей раз платье действительно было к лицу. Пока эмбрионы живут в ней, он не совсем мертв — мертв не окончательно.

По правде говоря, она хоть и смутно, но все-таки отдавала себе отчет в том, что делает: обманом заставляет свое сознание сосредоточиться на теле. Возможно, это было сродни некоему сумасшествию, однако это поможет ей выжить, подобно тому как самые неожиданные вещи помогают спастись, когда вокруг тебя рушится мир. А потому она погладила себя по животу и представила себе, как Габриель подбадривает ее. Ее и те небольшие клеточные образования, которым еще только предстояло проложить себе путь к жизни. С этими мыслями Элли и задремала. Без снов.

Габриель вошел в комнату последним. Он не посмотрел ни на Христофора, ни на Клемитиуса. Он вообще не посмотрел ни на кого, а просто сел и уставился в пол в центре круга из кресел.

Клемитиус выдержал паузу:

— Мне нужно кое-что сказать.

Габриель продолжал глядеть в пол. Ивонна бросила взгляд на Джули, а затем уставилась в стену у нее за спиной. Джули посмотрела на Христофора, затем на Ивонну, потом на Габриеля и наконец на носки собственных туфель. Только Христофор и Кевин смотрели на толстогубого ангела.

Клемитиус продолжил:

— Мне хотелось бы сказать, что мы, как мне кажется, сможем продолжить нашу работу. Раньше я так не считал. Во всяком случае, не был в этом твердо уверен. Но я как следует подумал — подумал о том, как некоторые из вас… точнее, большинство из вас себя вели, и решил, что подобное поведение до некоторой степени связано с теми причинами, по которым вы оказались здесь. Можно сказать, что вы импульсивны, рассеянны и недисциплинированны.

Он сделал паузу. Никто с ним не спорил, — возможно, никто даже не слушал, что он говорит. В основном они просто сидели, уставившись в пространство. За исключением Кевина, который внимал каждому его слову и смотрел с обожанием, словно щенок.

— Надо всем этим нам предстоит поработать. Все это симптомы той болезни, которая привела вас сюда, — недостаток концентрации, я бы сказал. Неспособность поставить цель, создать, если угодно, собственное мировоззрение, чтобы прожить жизнь так, как вы бы могли. С вашего позволения, я выскажу следующее предположение. Я бы предположил, что вы пытаетесь отвлечь себя от той работы, которую, как вы сами в глубине души понимаете, вам придется проделать. К примеру, вы, Габриель, ваша забота об Элли на самом деле маскирует вашу глубинную озабоченность собственной судьбой. У вас, Джули, чувство вины перед Габриелем маскирует ваше чувство вины перед собственной жизнью, которая, по сути, не удалась. Что же до вас, Ивонна, то ваш протест… ну, ваш протест, наверное, отражение того протеста, с которым вы прожили многие годы.

Клемитиус глубокомысленно кивнул и растянул полные губы, явно гордясь собой.

Ивонна улыбнулась каким-то своим мыслям и ничего не сказала. Джули снова взглянула на Христофора и, когда он повернулся к ней, только покачала головой.

Кевин не сводил глаз с Клемитиуса и заговорил только тогда, когда удостоверился, что Клемитиус закончил:

— А я с самого начала говорил, что нахожусь здесь для того, чтобы работать.

— Почему? — тут же спросил Габриель. — Почему ты так рвешься работать?

— Потому, — ответил Кевин едва ли не со смехом. Кажется, он был счастлив, как никогда раньше. — Мне так велит высшая сила.

— Какая сила? Кто или что? Может, Бог? Или вот этот страдающий психическим расстройством ангел?

— Уверяю вас, я не страдаю психическим расстройством, — улыбнулся Клемитиус.

— Если вы им страдаете, то узнаете об этом последним, разве не так? Однако я задал нашему Кевину Киллеру вопрос, так что если вы не возражаете…

Кевин взглянул на Клемитиуса. Клемитиус кивнул.

— Правильно, спустите его с поводка, — ухмыльнулся Габриель.

— Этим утром вы кажетесь еще агрессивнее, чем обычно, Габриель. Не можем ли мы как-нибудь помочь вам? — осведомился Клемитиус.

Габриель опустил голову и поднес руку к лицу, словно заслоняя глаза от солнца. Другую руку он сунул во внутренний карман пиджака — казалось, будто он обнимает себя, ссутулившись и втянув голову в плечи, словно ребенок, который боится, что его ударят. В какой-то миг Христофор, вечный ангел-хранитель, вечный защитник, подумал, что Габриель заплачет. Христофора охватило какое-то смутное чувство. Разочарование? Смущение? Он взглянул на Джули, которая сидела в кресле очень прямо и вопрошающе смотрела на Габриеля.

Габриель убрал руку от лица и улыбнулся. Глаза его были сухи. В руке у него что-то блеснуло. Он встал.