Видения Коди - Джек Керуак

Но нет, ты постой тут, ты что, не знаешь, что я серьезно? думаешь, я? – будь ты проклят, ты извлек, ты извлекаешь, больше всего, м – наверно – но погоди-ка минутку, покуда я л – но нет, я на него прыгну, я хотел сказать, п – про что не – ну, клянусь, я къянус – хде дома, совсем как тот маленький персонаж с Барни Лупом или что раньше был Барни Лупом вахлаком, маленький лысый парниша с кувшином, вечно орет: «Луизи, ты хде задевала мою – кукуюзную трупку? или (почти английский тут, а?) – хии хии хии – чего? Нет, я в тот раз бродил, по пейотлю, а это тотально, я всем грю. Детка, чё ж не ржешь? – Мне пришлось остановиться и эт – это взаправду почти невозможно, продолжать б – и все ж до того лиственно безмолвно или как-то, моя дорогая говорит Британский Аристократ навроде Джеймза Мейсона на луну, но нынче я забыл, что он говорил, бывало, и продолжаю свое п – до того в Бостоне обдолбался в тот раз, когда мне костюм гладили в маленькой портняжной мастерской на Бикон-Хилле перед тем, как пошел я к своей – да и не забуду я никогда того молодого парнягу со мной – Дамы и Господа, посторонитесь, пожалуйста, позвольте вам представить, засвидетельствовать и постараться накапливать и далее – знакомьтесь: единственный и неповторимый Роджер Ягодиц, потомок Индейцев Ягодичного Бережка. К тому ж, там был кинотеатр (что? прям домиком?) вокруг (чё? за углом?) Театра «Стрэнд», просьба не путать со стрендой влас, во сне у меня: эта идеальная второ– или третьесортная киношка, полная детворы воскресного дня – сон! Вишь? Никогда никаких там терок, (у них был туалет. Я спускаюсь в него во сне и тусуюсь там, и пью пойло кишечное, когда слишком состариваюсь, чтоб наслаждаться картиной), ничего, никаких терок, я обожаю свои сладкие грезы, они меня поддерживают, я вижу – я вижу – что! Проснись к реальности, мой мальчик! Врубк? Подписано, на сегодня, покамест – нет, мы прям дальше продолжимся с монолого.

Газета удлиняется, но вечно без истинных граней в лире, гире, эт – ох – эт – эт – ох – ну, гриерее. (Смех.) Погодь ка – как они волынят по краям Эндамбоёна! О меднуги! О пеотле тоталевая бонгула, о могол рогальские порталы! Мордегра; да и тонко… с с но никогда… (пауза)…обдолбос… (осмелимшись); во-первых, вуду, написано Бадом Пауэллом и Майлзом Дейвисом; ну и в общем я ему сказал: «Эй, вкуснолапочка, отвали от моей пизды», а легавый был не при исполнении, стоял в дверях, со стояком! Читая эту книжку в мягкой обложке за двадцать пять центов «Марихуана» – «Сэлли, старая ты (Ново-Скотская блядь) ырыска!» Затем, улетевши по чаю, я вышел на индейское плато и поглубже втянул в себя воздух, а также произнес нижеследующую вступительную речь (под голос Имы Сумак?)

1. Определенная глубина

2. Кошковарство с Анд

3. Сиденье на табурете

4. Любит петь с Уимпол-стрит

5. Женщина, женщина

6. Рукастые ручки Мудозвонка, звонк-а

7. Обморочная Дездемона

8. Вертящая Бэрретка

9. Ее музыканты говорят

«Иии! ии!» говорит она – даже редакторы великих издательских домов прислушиваются – «умпака-а-г —»

Рык! Я не знал, что джунгли такие (чувак, это р – об, чего, э, в Соборах Европы я, бывало, стенал и выл по зрелищу подобного – э – подобной прекрасной и чу́дной метадинальной финуры; если они зовут эт – я – ты наверняка всерьез, чувствую я – я слышу – зовы на горизонтах, на кои никогда не могу ответить, потому что мне это совершенно невозможно, зайти так далеко без Сафари. Но я б очень хотел Сафари в Мексике, или в Перу, или Чили, или Эквадоре, или всех истоков Ориноко, где лишь несколько недель назад экспедиция разбила лагерь, в местах племен куархика и куарахамбо – но вот опять наша второсортная киношка. Все мои второсортные киношки, все наши второсортные киношки научили нас тому, что нам теперь известно о паранойе и чокнутых подозреньях. Однако же, станешь ли ты выбрасывать хорошую второсортную киношку? – улети по Ч и сходи погляди, как они куксятся и муксятся, и лепятся в бешеной грезе? Ныне хочется мне лежать средь лососевых пластырей Плато Монастэр, монастыря средь ондатр и ливнящей Иудейской агавной безумнорезины, cactu spiriti; с Хью Хербертом.

В Африке, устремив глаз на прямую (они пытаются напугать нас, индейцы пытаются нас напугать, я люблю индейское, я сам индеец, в моей матери течет кровь ирокезов, а я не породил ни чероки, ни сиу – ни омаху низенького, печального, звонковласого и приземистого в дождливых пылях Небраски, Шелтона, Небраска, где железная дорога съедает водокачку, когда плещет, биясь, мимо на или прочь от Шикаго. Но, э, чтоб не зависать, чувак, теперь тебе надо послушать сейчас меня, дать мне рассказать всю историю – вишь? – пральна – той Омахи, что я вообще, или Уух! – поинтереснейшие сказки про эт – и потом еще там был Квакиутль (поучи их, как правильно писать! кодутль спасет этот мир! кодутль спасет этот мир!).

У этого моего кинотеатра во сне есть в себе золотой свет, хотя он глубокого бурого оттенка, или туманно серый к тому ж внутри, с тысячами, не сотнями, но все стиснуты вместе, детишки внутри, что врубаются в идеальное ковбойское кино второго сорта, которое показывают не в «техниколоре», а в грезливом золоте (по случаю некоторые Утра тех Воскресений, что я определенно потратил на езду в товарных вагонах призрачной канадской железной дорожки чух-чух, коя, тем не менее, в одном сне вдруг стала до того обширной, что повезла меня на огромные неимоверные расстоянья, в Сибирь, к примеру, где серым месяцем я греб по Оби, да, той самой само́й Оби, в каноэ, либо лодочке, с матерью моей, все глубже и глубже в грохочущие барабаны Северного Полюса за жопою Сибири и Соляных Копей); но греза золотая от серебряной шпалеры дымки; через дорогу (я не шучу) там куча угля с голубыми алмазами в его пыли, но заметно это лишь ночью: Послушай, если мы все намерены всерьез – но ныне я уж растерял всю свою серьезность, либо ту конкретную, что явилась там, с того раза, когда ты сказал, бу, к тому ж, или говорил ли ты «бу» вообще? если вообще, так или иначе – но хватит орать мое имя по воздуху! Свора потеющих жуликов! О грехи Америки! О паршивая сделка! О Депрессии! О распутные – О мягкие поля Вёрджинии, когда пересекают реку майской ночью, вести о разъездах впереди, знаки того, что какой-то фермерский амбар вскоре завоюет себе такое имя, что сравнится с ушшасным именем Ватерлоо! О не рыдайте, Чеховы! О мальчик с росистым мушкетом, в дверях, или у полога палатки, или под деревом у висящего трупа – О солдат-горнист, солдатский паренек, МАЛЬЧИК-СОЛДАТ печали – (и у зданья суда Грант выпускает пук, что слышен среди построек, средь укреплений). О редуты! О рибопы! О могучее имя Э. П. Хилла! Ох оксфордские ученые – О сранители Парижа! и слиятели поголовья!! О смурители! – Э. П. Хилл, расскажу тебе побольше про – Э. П. Хилл как только начинаются Ю. П. Новости и результаты Одиннадцатого Заезда в Арлингтонском Парке с фондом в пять тысяч миллионов долларов, Блум дает мылу таять у себя в заднем кармане, до того он горяч. Когда я был спортивным репортером (в «Квакиутль Хералд» в Уиннепанке,) в «Солнце Лоуэллтауна», в мускусных тех краях, франкоканадцы кашевалят из Канадо навестить родню и на несколько дней тут на Муди-стрит сплошь хохот и царапанье – радостные ясные крики в – чем? Рое Элдридже? – Рой Элдридж играл с оркестром, когда я продавал в театре конфеты – или это – было – играл – и ты знаешь, насколько издавна это тянется?»