С царем и без царя - Владимир Николаевич Воейков

просьбой оказать содействие ожидавшим. Солдат, несмотря на вывешенное объявление «Вход воспрещен», вошел в канцелярию, ввел туда посетителей и грубо сказал офицерам: «Чего вы заставляете их ждать? Потрудитесь сейчас устроить прием». Офицеры молча бросили карты, застегнули кителя и покинули канцелярию. Прием немедленно начался.

Однажды жена принесла мне икону, присланную императрицей Александрой Федоровной. Беспредельно тронуло меня оказанное государыней внимание: несмотря на такое тяжелое время, она, узнав о моей болезни, просила передать мне в крепость маленькую икону.

Суровый режим Петропавловской крепости продолжался около пяти месяцев — до тех пор, пока в конце июля в Трубецкой бастион не попали арестованные большевики, ради которых изменились тюремные порядки и для нас: опять разрешено было иметь свое белье, платье, постельные принадлежности и даже стали позволять два раза в неделю приносить из дому съестные припасы. Хотя делались ограничения, устанавливались нормы, во всяком случае хорошо было после такой голодовки перейти отчасти на домашнее питание. Было разрешено приносить и книги, но уносить их воспрещалось: таким образом, библиотека Трубецкого бастиона обогащалась без всяких затрат.

23

Приезд в Петроград Тома * Керенский

В апреле 1917 года в Петроград приехал с французскими социалистами Альберт Тома в качестве, по выражению одного английского дипломата, «посланца французского правительства, которое само себя считало в некоторой степени традиционным специалистом по революционной части».

Нераздельно тогда царствовавший в новой России А. Ф. Керенский возил по Петрограду дорогих гостей, произносивших зажигательные речи, восторгавшихся великими достижениями русского народа, который так смело порвал со всякими условностями. «Все для народа», — произносилось на каждом заседании, происходившем при участии и английского министра труда Гендерсона. (Вероятно, для того же народа были с первых же дней революции Керенским присвоены два моих автомобиля, из которых один, как поведал жене наш бывший шофер, удостоился великой чести возить «бабушку революции».)

Альберт Тома, упоенный пребыванием среди товарищей, объединенных лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», заявил в Совете рабочих и солдатских депутатов о готовности ехать на интернациональную Стокгольмскую конференцию при условии гарантии со стороны германских социал-демократов, что в Германии к концу войны установится демократический строй.

После нескольких посещений Совета рабочих и солдатских депутатов восторги социалистов стали понемногу остывать: как только заходила речь о желании Франции получить обратно Эльзас, Лотарингию и довести войну до победного конца, товарищами начали произноситься слова — «без аннексий и контрибуций». Этой резолюцией единомышленники Тома были смущены, но сам он смотрел на нее только как на формулу, «которую нужно принять, а на самом деле аннексии превратить в дезаннексии и контрибуции в репарации». Хотя Альберт Тома и сопутствовавшие ему социалисты и похваливали на обратном пути на свою родину вступившие в силу Советы, но уже начали понимать, что с концом ненавистного им царизма они потеряли и необходимую для Франции поддержку России.

Вскоре после отъезда Тома стала обнаруживаться трудная роль А. Ф. Керенского в отношении Временного правительства: с одной стороны, он был «главноуговаривающим» на фронте, а с другой — в Совете рабочих и солдатских депутатов ратовал за мир без аннексий и контрибуций, избрав этот путь для расширения своей популярности, росшей среди народных масс не по дням, а по часам. Один солдат, передавая мне газету с описанием подвигов Керенского, заявил с громадным энтузиазмом, что народ за ним пойдет в огонь и в воду. Сильно он призадумался над моими словами: «Вчера народ шел за царем, сегодня за Керенским, а завтра за кем пойдет?»

А на «завтра» стали уже собираться толпы под окнами дома балерины Кшесинской и прислушиваться к речам Ленина, указывавшего еще более новые пути. Под влиянием этих речей в головах солдат получился полнейший сумбур: «Запасной батальон гвардейского гренадерского полка одобрил отказ действующего полка от наступления и вынес резолюцию о недоверии Временному правительству и военному министру». Полковые комитеты стали «усматривать похвальные примеры проявления революционной дисциплины, достойные сознательного солдата и гражданина» и т. д.

Такие постановления и резолюции, напускавшие туман на наших милых Михрюток, ясно показывали, до какого состояния была доведена армия вторжением в ее жизнь борцов за свободу.

Невольно вспоминается изречение Наполеона: «Невежество ни в чем не сомневается — ему все ясно сразу».

24

Борьба с большевиками * Отношение послов к спасению царя * Записка государыни императрицы * Отъезд царской семьи в Тобольск

3 июля в Петрограде начались крупные беспорядки, устроенные вооруженными солдатами, матросами и рабочими, на почве требования свержения Временного правительства. Ясно было, кто руководил бунтарями. Результатом уличных боев было несколько сот убитых и раненых. Администрация крепости и наблюдательная команда Трубецкого бастиона переживали сильные волнения. Впоследствии оказалось, что Петропавловская крепость привлекала к себе внимание большевиков, чем и объяснялся испуг на лицах входивших в мою камеру солдат. Только через трое суток борьба против большевиков увенчалась кратковременным успехом, и тогда Временное правительство переименовало себя в правительство спасения революции.

В этот период князя Львова уже «ушли» и все возглавлял А. Ф. Керенский. Мне впоследствии рассказывали, что, судя по беззаботному виду встречаемых в это время на улицах бывших носителей вензелей государя и по посещению ими ресторанов и увеселительных заведений, нельзя было себе представить, какие ужасы переживает Родина и царская семья.

В Совете рабочих и солдатских депутатов часто возвращались к вопросу о судьбе императора Николая II и его семьи, но тем не менее он оставался открытым. Сначала шли разговоры о выезде государя с семьей в Англию, где у него имелись родственники, но на это было сделано возражение, что «отрекшийся царь знает все наши военные тайны и его опасно выпустить из России, так как из Англии он может переехать в другие места и сообщить сведения нашим врагам».

Временное правительство, в марте месяце овладевшее в Петрограде положением, настолько дорожило благорасположением союзников, которым во многом было обязано своим существованием, что послам Англии и Франции — сэру Джорджу Бьюкенену и Морису Палеологу — при желании не стоило бы большого труда спасти царя и его семью, тем более что на запрос через датского посла германского командования о возможности безопасного морского переезда царской семьи в Англию от германского командования был получен следующий ответ: «Ни одна боевая единица германского флота не нападет на какое-либо судно, перевозящее государя и его семью».

Между тем лондонский кабинет почему-то