Двойной шантаж - Линетт Тиган

Он искал меня тринадцать часов и оставил ровно тринадцать шрамов, заклеймив. Тогда он заверил меня, что, если у меня выйдет сбежать — я буду его вспоминать каждый час. Марат оказался не прав, и как только я обрела своеобразную защиту в столице на территории другого Клана, забыла об этом, как страшный сон.

А когда я встретила Тимура… Я поняла, что эти шрамы — всего лишь прошлое, совершенно никак не решающее моё будущее. Тимур сказал, что я красивая и мне нечего стыдиться, особенно рядом с ним. Он вытеснил все сомнения из моей головы, когда я ловила его жаждущий и восхищенный взгляд.

— О чём ты думаешь? — спрашивает Марат, скользнув пальцами по моей руке, зацепившись на локте. Я не поднимаю взгляд, застегивая верхние пуговицы, отчетливо ощущая на щеках приятный жар от воспоминаний.

— Как ты собираешься меня наказывать, — напряженно говорю я.

Враньё действительно стало частью моей жизни, а когда я понимаю, как именно нужно врать для определенного человека — манипулировать становится проще. Марат не устоял, смягчив хватку, поглаживая моё предплечье.

— Ты сама себя наказываешь своим страхом и затворничеством: не переодеваешься, не выходишь из комнаты, отказываешься от еды… — пальцами второй руки он заправляет мои волосы за ухо, коснувшись подбородка. — К тому же бежать тебе тоже некуда и такой возможности я тебе точно больше не предоставлю.

Так и подмывает спросить, уверен ли он в этом? Потому что я точно уверенна, что побежала бы прямиком к Тимуру, вымаливая у его ног прощение и просила бы помощь. Да, у него нет возможности воевать с такими людьми, но укрыть или отослать в другую страну без шума в его силах. Жаль только, что теперь даже это оказалось невозможно.

— Значит, вернемся в наш город? — осторожно спрашиваю я, подняв глаза.

— Меня привлекают перспективы в столице, — Марат осматривает свою рубашку, которая совершенно непривычно смотрится поверх брюк. Он кажется приземленным, каким-то домашним и совершенно простым мужчиной, если бы не грязные вещи в углу, испачканные кровью.

— Ты решил остаться? — мой голос напряженно звенит.

— Я ещё думаю, — отмахивается Марат.

— Думаешь, стоит ли убивать своих людей для слияния Клана в пользу Малины? — напряженно уточняю я, из-за чего мужчина сужает глаза.

— Фадеев был с тобой предельно откровенен, — он презрительно скривил губы. — Сколько ты ему обязана была платить?

— Последний раз я передала ему сто двадцать тысяч, — не скрывая, говорю я. — Егор любил повышать плату, но взамен обещал… Безопасность.

Губы Марата подрагивают в снисходительной ухмылке.

— Всё такая же наивная, как дитя, — он подступил ближе, проводя пальцами по моей щеке, заставляя мой желудок сжаться от его прикосновений. — И как же ты находила эти деньги, Пташка? Как ты смогла продержаться так долго?

— Я работала, — напряженно отвечаю я, но Марат крепко перехватывает мой подбородок, напоминая, что не любит вранье, — и шантажировала подстилку босса. Это оказалось выгоднее и менее затратно, — договариваю я под пристальным взглядом мужчины.

Марат замирает, пытливо смотря мне в глаза, а затем неверующее хмыкает, улыбнувшись.

— Я всегда видел в тебе большой потенциал к провокациям и обманам, — мужчина притягивает моё лицо за подбородок и запечатывает на моих губах холодный поцелуй. Я, едва опомнившись, сцепляю зубы, но он уже отходит от меня и становится перед зеркалом, заправляя рубашку под брюки. — Тебе тоже стоит переодеться. Ужин через тридцать минут в главном зале.

Поджимаю губы, невольно разглядывая Марата пристальным взглядом, отмечая малейшие изменения в нем, произошедшие за несколько лет. Мужчина оборачивается, также осмотрев меня — внимательно и несколько провокационно.

— Неужели ты соскучилась по мне, Пташка? — он застегивает манжеты, а я впервые вижу в его взгляде заинтересованный блеск. Я помню, что единственные, присущая ему эмоции были только ярость или похоть, а в остальном он был словно под сильнейшими транквилизаторами.

— А ты соскучился по мне? — говорю резко, без всяких намёков и подтекстов, но стараюсь не замечать в нём знакомую мне искру.

— Будь ты сговорчивее, мы бы уже несколько раз согрели постель, — подмечает Марат, окинув взглядом не заправленную кровать, из которой я только выбралась. — Видимо, у тебя совершенно другие взгляды на мои желания, не так ли?

Тяжело выдыхаю, не желая продолжать эту щекотливую тему.

— Но ты же не будешь требовать… — я осекаюсь, когда замечаю его острый взгляд.

— Не делай из меня беспринципного монстра, — он качает головой, очередной раз сровняв меня грозным взглядом. — Не задерживайся на ужин. Мы должны обсудить нашу помолвку.

Я встрепенулась, вероятно, побледнев. Только не сейчас…

— Стой! — сорвалась с места, схватив его за запястье, когда Марат уже намеревался выйти из комнаты. — Какая, к черту, помолвка? — я срываюсь, эмоционально повысив голос. Мужчина тяжелым взглядом смотрит на то, как я его цепко держу, а затем поднимает свои глаза на меня, в которых приближается буря.

— Отпусти, — требует мужчина, но я напротив — сжимаю пальцы крепче.

— Никакой помолвки не будет, — поумерив свой пыл, я стараюсь ответить спокойно и уверено.

— Будет, — кратко переубеждает меня Марат, а второй рукой отрывает мои цепкие пальцы от его запястья. — Мне нужна жена… И наследник. Будет лучше для всех, если мне не придется тебя ни к чему принуждать.

Я тяжело сглатываю и не выдерживаю его пронизывающий взгляд.

— Я не стану женой убийцы и никогда не допущу, чтобы у моих детей был такой отец, — несмотря на своё положение, я стараюсь быть упрямой.

— Станешь, Пташка, — он захватывает мой подбородок пальцами и жестко его сжимает, приподнимая. Марат заставляет смотреть ему в глаза. — Ты же не хочешь, чтобы дорогой тебе человек пострадал?

— Ты уже уничтожил всех, кто мне был дорог! — рычу я в ответ.

— Верно. Но это было тогда, а сейчас? — он насмешливо сощуривается, увидев мою растерянность. Не понимаю его скрытого намёка, или… Не хочу понимать.

— О ком ты говоришь?

— А о ком ты думаешь?

— Ты клялся, что никогда не навредишь моей матери! — негодую я, ведь для Марата родители — это святое. Он даже своих цепных псов никогда не посылал в мой дом, как и никогда не угрожал мне жизнью моей матери. Это его табу.

— Я не нарушаю клятв. Тебе ли это не знать?

— Тогда можешь не сомневаться, что у меня больше нет никаких…

— Громов Тимур Давидович, — я вздрогнула, как от удара хлыста. Губы задрожали, а я прикрываю глаза от бессилия. Почему так быстро? Как он обо всем узнал? Как понял? — Пока ты будешь послушной девочкой — он будет жить. Для тебя это хороший стимул, не так ли?

— Он мой