Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс

Почему эти цифры так ошеломляют? Вот, для сравнения: в 1964 году артисты Королевского балета получали сорок фунтов в неделю, в то время как Нуреев — триста фунтов за спектакль, и эта сумма через три года возросла до тысячи двухсот пятидесяти фунтов. Когда он запрашивал по десять тысяч долларов за выступление в рамках цикла «Нуреев и Друзья», другие танцовщики довольствовались одной‑двумя тысячами. В семидесятые Рудольф танцевал по двести пятьдесят спектаклей в год, и поэтому понятно, почему он стал самым богатым танцовщиком в мире. Однако на пятки ему наступал Барышников, и Нуреев однажды сказал: «Я не хочу быть менее богатым, чем этот Микки Маус»{622}.

Важно уточнить и еще одну деталь: Нуреев получал огромные гонорары, но они не были слишком завышены, потому что он приносил огромную прибыль своим продюсерам.

Нурееву не откажешь в сообразительности. Очень скоро он понял, что некоторым театрам надо давать послабления. Частные театры готовы были купить его по цене золота, но с ними славы не сделаешь. А вот танцуя на сцене Парижской или Венской оперы, в Метрополитен‑опера, «Ла Скала» или в «Ковент‑Гарден», можно войти в историю. С такими установками Рудольф мог и уступить. «В восьмидесятых годах Рудольф запрашивал 3500–4000 долларов за вечер, — вспоминала Джейн Хэрман, входившая в те годы в дирекцию Метрополитен‑опера. — Это было немного, но с учетом того, что Нуреев танцевал семь раз в неделю в течение трех недель, выставленный счет был весьма ощутимым. Но что поделать — зал был полон, и прибыли росли соответственно…»{623}.

В конце своей карьеры, зная, что танцует он уже не так хорошо, как прежде, Нуреев не поднимал цену, и это тоже было продуманное решение: продюсеры стали охотнее ангажировать его.

Когда в 1983 году Нуреев пришел в Парижскую оперу в качестве руководителя балетной труппы, он согласился получать не очень высокую зарплату (35 тысяч франков), но при этом он получал гонорары за хореографию и за каждый выход на сцену в качестве танцовщика (сорок представлений за первый сезон; за один вечер — те же 35 тысяч франков).

Разумеется, Рудольф обогащался, продавая свои собственные постановки. Театры должным образом платили ему за это, ведь строка на афишах «Хореография Рудольфа Нуреева» приносила дополнительные прибыли. Примечательно, что в начале своей карьеры Нуреев еще не знал, что может получать деньги за авторские права, а впоследствии сделал своим доверенным лицом издателя Марио Буа, мужа Клер Мотт. «Мне он стал доверять, как только увидел, что я могу приносить ему деньги, причем каждый вечер», — рассказывал Марио{624}. В 1966 году за «Спящую красавицу», поставленную в Милане, Нуреев получал 25 долларов за вечер (авторские отчисления). В настоящее время Фонд Нуреева получает за его постановки тысячи долларов.

Рудольф умел быть покладистым. «В 1987 году, в мой первый сезон во главе Королевского балета Фландрии, — вспоминает Робер Данвер, — я хотел поставить в афишу его „Дон Кихота“. Горлински, импресарио Нуреева, сказал мне, что права на балет стоят 90 тысяч долларов и что Рудольф просит роялти в размере 500 долларов за каждый показ. Для нас это было очень дорого. Я позвонил Рудольфу, объяснил ему ситуацию, и он мне сразу ответил: „Плати, сколько можешь“. В результате мы платили в три раза меньше. Потом он приехал в Антверпен, посмотрел спектакль и вдруг сказал: „А ведь ты не оплатил мне билет на поезд, чтобы я приехал сюда…“ Вот в этом был весь Рудольф»{625}.

В 1974 году Нуреев согласился сняться в рекламе меховой фирмы «Blackglama». Компанию ему составили Марго Фонтейн и Марта Грэхем. Слоган рекламы был: «Легенде это к лицу! Может ли быть лучше?» Большую часть гонорара Рудольф и Марго перевели в пользу компании Марты. Спустя восемь лет Нуреев снялся в рекламе японской водки «Сантори». Издавна компания «Сантори», основанная в 1899 году, пользовалась рекламными услугами американских кинозвезд. Предложение, сделанное Нурееву, доказывало, до какой степени танцовщик стал равен звездам Голливуда.

Ни на какие другие рекламные акции Нуреев не соглашался. Ему очень часто предлагали дать свое имя серии товаров для балета, но и это его не привлекало, в отличие от Барышникова, который раздавал свое имя направо и налево.

Ангелом‑хранителем финансов Нуреева, человеком, ниспосланным ему Провидением, был Сандор Горлински. Горлински родился в Киеве накануне Второй мировой войны. Каким‑то образом его семья оказалась в Лондоне, где он вырос и получил образование. Как и Рудольф, Сандор любил вкусную еду, хорошую выпивку и удачу в делах. Рудольф знал, что Горлински прекрасный импресарио, что он работал у Артуро Тосканини и Марии Каллас и что он умеет уладить любые финансовые вопросы своих подопечных.

Горлински вдобавок ко всему оказался превосходным биржевым игроком. Однажды в семидесятых годах он заметил необычайное повышение курса золота, удерживавшееся в течение двух суток. Продав несколько золотых слитков, принадлежащих Нурееву, он за одну ночь удвоил его состояние.

Камнем преткновения для Рудольфа были налоги. Советскому эмигранту было трудно понять, что налоги надо платить добровольно. В 1968 году в Нью‑Йорке произошел неприятный инцидент. Нуреева попросили предъявить декларацию о доходах, и вдруг выяснилось, что он не оплатил и половины налогов. Узнав о сумме штрафа и о грозящей ему экстрадиции, Рудольф гневно заявил, что не понимает, «как страна (Соединенные Штаты), претендующая на звание демократической, может подвергать кого‑то гонениям, как будто он преступник!»{626}.

Когда в 1983 году Нуреев оговаривал условия контракта в Парижской опере, он потребовал, чтобы его присутствие на рабочем месте директора ограничилось 180 днями в году, чтобы не платить подоходный налог.

Это маниакальное отвращение к налогам, слишком абстрактным для него и слишком реальным, когда дело касалось выплат, развилось у Нуреева сразу после его перехода на Запад. В январе 1962 года, на одном из ужинов, танцовщик, только начинавший сколачивать свое состояние, обратился к банкиру Чарлзу Гордону, мужу своей партнерши Нади Нериной: «Чарлик, Эрик Брюн сказал, что ты мне можешь помочь. Я бедный. Денег нет. Я хочу делать деньги. И я хочу уйти от налогов!» Чарлз Гордон вспоминал: «От его последних слов я остолбенел. Он смотрел мне прямо в глаза, чтобы понять, как я буду реагировать на эти слова. А как я мог реагировать? Ведь даже эксперты‑бухгалтеры не слишком много знают об этом. У нас, на Западе, это непреложный закон — налоги надо платить»{627}. Между тем именно Чарлз Гордон познакомил Рудольфа с Горлински. И именно он посоветовал Горлински создать компанию в Люксембурге, который был настоящим налоговым раем. «Эта компания имела бы единственное назначение — взимать налоги с гонораров Нуреева, выплаченных без каких‑либо фискальных удержаний»{628}.