Восточно-западная улица. Происхождение терминов ГЕНОЦИД и ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА - Филипп Сэндс

За ужином в доме Вехтера шел разговор о будущем евреев Лемберга и окрестностей, в том числе Жолквы. Две недели спустя более пятидесяти тысяч человек будут отправлены по железной дороге в Белжец.

Среди тысяч захваченных этой Die Große Aktion были и родные Лаутерпахта, а его племянница Инка смотрела в окно, как уводят мать: миг, запечатленный детской памятью и пересказанный мне много десятилетий спустя со всеми отчетливыми подробностями – платье, высокие каблуки. Угодили в эту сеть и родители Лаутерпахта, и многие другие из его близких. Скорее всего, тогда же была уничтожена лембергская родня моего деда, в том числе и дядя Лейб с женой и детьми. Только и осталось от них, что поздравительная телеграмма по случаю бракосочетания в 1937 году Леона и Риты.

Пока происходили все эти события, «Кракауэр цайтунг» опубликовала очередную речь Франка, возвещавшую о «подлинном успехе» его правления. «Теперь практически не увидишь еврея»{445}, – похвалялся Франк. Ни в Лемберге, ни в Кракове, ни в каком-либо другом городе, городишке, деревне или селе под его властью.

Узнав, что меня в особенности интересует Лемберг, Никлас Франк упомянул, что знаком с сыном Отто Вехтера, губернатора дистрикта Галиция, того самого Вехтера, который в 1919 году учился вместе с Лаутерпахтом в Венском университете. Хорст занимал «иную позицию» в смысле ответственности своего отца, уточнил Никлас. Такая позиция не редкость, добавил он, пояснив, что дочка Гиммлера перестала с ним разговаривать после того, как он опубликовал свою книгу.

Никлас договорился с Хорстом Вехтером о том, что мы навестим его в Хагенберге – этот внушительный замок XVII века находится в часе езды к северу от Вены. Барочный замок высотой в четыре этажа построен вокруг закрытого двора – грозная, неприступная каменная громада, видавшая лучшие дни. Хорст и его жена Жаклин занимали несколько скудно обставленных комнат. Мне понравился тихий и тактичный Хорст, крупный мужчина в розовой рубашке, сандалиях, в очках, с седыми волосами, широкой улыбкой – судя по фотографиям, в точности как у отца. Он вел себя как гостеприимный хозяин, увлеченный (а может быть, плененный) потускневшей славой замка, приобретенного четверть века назад, когда Хорст получил небольшое наследство. Центральное отопление отсутствовало, и, хотя в печи горел огонь, ему не удавалось отогнать зимний холод от крошащихся барочных карнизов и полинявших стен.

В одной комнате, под опирающейся на балки высокой крышей, Хорст хранил библиотеку отца, «национал-социалистический отдел» семейной истории. Он предложил мне оглядеться там. Я наугад выбрал книгу с плотно забитой полки. На первой странице мелким, изящным готическим шрифтом – посвящение группенфюреру СС доктору Отто Вехтеру «с наилучшими пожеланиями в день рождения». Темно-синяя, слегка смазанная подпись, беспощадно уличающая: «Г. Гиммлер. 8 июля 1944».

Мое потрясение при виде подписи усугублялось контекстом: эта книга была не музейным артефактом, а семейной реликвией, отец Хорста хранил ее как награду за верную службу. Книга устанавливала прямую связь между семьей Хорста и нацистским руководством Германии. (В следующий раз я наткнулся на «Mein Kampf», подарок матери Хорста его отцу в период ухаживания. «Я не знал, что она сохранилась», – с явным удовольствием заметил Хорст.)

В своем кабинете Хорст держал несколько семейных альбомов и с равным спокойствием перелистывал и страницы с обычной семейной рутиной – дети с бабушками и дедушками, лыжные походы и лодочные прогулки, дни рождения, – и другие, попадавшиеся среди этой обыденности: август 1931 года, неизвестный человек вырезает на стене свастику; недатированная фотография мужчины, который выходит из здания навстречу вскинутым в нацистском приветствии рукам, подпись: д-р Геббельс; трое мужчин разговаривают на крытом железнодорожном дворе, фотография мечена инициалами А. Г. Я присмотрелся: в центре Гитлер, рядом с ним фотограф Генрих Гофман, тот самый, который познакомил Гитлера с Евой Браун. Третьего человека я не узнал. «Это, вероятно, Бальдур фон Ширах, это не мой отец», – прокомментировал Хорст. Я не был уверен, что он прав.

Снова перевернул страницу: Вена, август 1938 года. Вехтер в мундире за своим рабочим столом в замке Хофбург, задумчивый, изучает документы. На странице проставлена дата: 9 ноября 1938 года. Через несколько часов – Хрустальная ночь.

Еще одна страница: Польша, конец 1939-го или начало 1940-го, фотографии сожженных зданий, беженцы. В центре страницы – маленький квадратный снимок, толпа встревоженных людей. Видимо, действие происходит в гетто. Малапарте повествовал о том, как жена Вехтера, Шарлотта, хвалила стену краковского гетто – восточный дизайн «изящных изгибов и элегантных фортов», утверждая, что это место отведено евреям для их удобства и спокойствия. Позже я установил, что на этом снимке – Варшавское гетто, около дома 35 на улице Новолипки, рядом с проулком, ведущим на Рыночную площадь.

В этой группе я заметил мальчика и старуху, тепло одетых (день морозный), старуха и голову обмотала платком. На ее руке – белая повязка, опознавательный знак еврейки. Мальчик стоит в нескольких шагах позади, в самом центре снимка, смотрит прямо в камеру, на фотографа – которым, скорее всего, была жена Вехтера. Очередной визит в гетто, подобный описанному Малапарте. Эта женщина училась в Вене у архитектора Йозефа Хоффмана и знала толк в линиях стен.

И другие значимые снимки обнаружились в семейных альбомах. Вехтеры с Гансом Франком. Вехтер со своей дивизией ваффен-СС «Галичина». Вехтер с Гиммлером в Лемберге. Эти фотографии помещали Отто Вехтера в средоточие немецких акций; они – свидетельства международных преступлений, совершаемых с невиданным размахом. Невозможно было закрывать глаза на смысл этих улик, хотя Хорст и не желал этого признавать.

А. Г. с Генрихом Гофманом и неизвестным мужчиной (из альбома Отто Вехтера). Около 1932

Хорст, как и Никлас, родился в 1939 году и плохо помнил отца, который часто уезжал. Он старался примириться с памятью Отто, и его отношение к отцу – политическому руководителю, осужденному за военные преступления польским правительством в изгнании, – отличалось от позиции Никласа. Он изо всех сил пытался хоть как-то оправдать отца.

– Я должен найти в своем отце что-то хорошее, – признался он мне в одном из первых разговоров. Сын возложил на себя миссию реабилитировать отца вопреки грузу фактов. Наш осторожный разговор постепенно стал ровнее.

– Мой отец был хорошим человеком, либералом, он старался как мог. – Хорст упорно цеплялся за свою веру. – На его месте другие были бы хуже.

Он вручил мне подробный биографический очерк о своем отце со множеством примечаний. Я сказал, что внимательно это изучу.