Возвращение с края ночи - Глеб Сердитый

— Какая колдыба! — проворчал Сашка, запахиваясь как в халат. — Живы будем!

Джой посмотрел на него снизу вверх и зачем-то зарычал.

— Ты чего, — удивился Воронков, — не узнаешь? Это же я как был, так и есть. Только в чине повысили.

Ему подумалось, что нужно бы снять погоны, дабы придать себе аполитично-штатский вид, а то мало ли еще как тут относятся к высоким чинам после предположительной катастрофы. С больших погон и спрос большой. Но жалко было портить вещь, с одной стороны, а с другой — когда еще с такими суперзвездами на плечах походишь? Не светило Воронкову никакое фельдмаршальское звание ни в какой другой жизни. Так хоть примерить.

— Вольно! — скомандовал он Джою, и пес потрясенно сел на хвост.

Да, это была действительно «ух ты какая шинель»! Лучше не скажешь.

— И если верно, что все мы вышли из «Шинели» Гоголя, то так же верно и то, что я не исключение, — чувствуя, что натощак, с устатку малость захмелел, глубокомысленно изрек Воронков.

Он отогнул одну из золотых пуговиц и посмотрел, что на ней изображено. В центре был прозрачный чистый, чуть желтоватый блескучий камень, почему-то вызвавший немедленное желание его выковырять. Воронков потом долго поражался самому себе. С чего бы этот странный позыв?

Вокруг камня завивалось изображение стилизованного дракона, который, будучи скручен в колечко, вроде бы лежал в спячке (в гнезде?) и сосал заднюю лапу. Подтверждая ассоциацию с гнездом, вкруг дракона лежал рельефный, тонкой работы, не то точного литья, не то гравированный шнур. Выходило, что пуговица была не массового производства, а штучного — высокохудожественное ювелирное изделие.

Сравнив две пуговицы, Воронков убедился, что они абсолютно одинаковы. Только камень на второй был более прозрачным и белее, но тоже желтоватого оттенка.

— Брюлики… — пробормотал Сашка и налил себе еще полстопки из фляги.

Вторая порция крепкого напитка пошла еще лучше, чем первая. Вот только горьковатое послевкусие несколько непривычно раздражало язык. Неужели, и правда, на полыни настойка?

На фляжке был знак, напоминающий изображение на пуговице. Тот же дракончик с задней лапой во рту в окружении плетеного шнура, обрамлял медальон, вроде бы вырезанный из кости. На медальоне был профиль властной дамы с тяжелым подбородком и высокой прической. Матушка Екатерина? Королева Виктория? Похоже все царственные дамы в период расцвета царствования на одно лицо. Впрочем, никаких символов власти портрет не содержал. Так что это мог бы быть и портрет любимой мамочки.

Мысль об этом по какому-то выверту логики напомнила Сашке «мумию», которую сделал Карлсон из полотенец и вставных челюстей дядюшки Юлиуса. Ее тоже звали Мамочка. Воронков глупо захихикал и налил себе еще.

— Боевые самоле-е-е-ты над Курии-и-ильскою грядой… — вопиюще немузыкально пропел он, настолько немузыкально, что самому противно стало.

Озадаченный Джой изучающе глядел на хозяина, склонив голову набок.

— Все путем, — сказал Воронков, пытаясь придать своему голосу самые нежные интонации.

Джой в этом никак не был уверен.

Сашка скосил глаз на погон. Предчувствия его не обманули — символика оказалась сходной. Плетеный золотой шнур на маленькой пуговичке заканчивался зубчатым кругом — эдакой шестерней, на которой тот же точеного литья дракон, с камешком в глазу и лапой во рту. Вот только обнимал дракон на этот раз не камень и не медальон, а верхушку белого с коричневыми прожилками глобуса, увенчанного четырехконечной, гладкой звездой.

— Интересы глобальной безопасности! — изрек Воронков очередное нетрезвое озарение. — Всем смирно!

И тут он увидел, что на распялке под шинелью прятался еще один потенциальный трофей, и сердце дало срыв ритма от неожиданного открытия. В лаковых черного дерева с золотыми ободками и тонкой инкрустацией из змеиной кожи ножнах, на коротком ремешке покачивался длинный кортик. Или кинжал с костяной рукоятью и лаконичным перекрестием.

Руки потянулись к оружию сами собою. Машинально завинтив и сунув под мышку флягу, Воронков взял кортик, отжал фиксатор ножен и вытащил клинок. Четырехгранное, обоюдоострое лезвие, не как на наших кортиках, а бритвенной заточки. Стилетообразный кинжал. Навершие рукояти тяжелое, словно каменное, в виде того же белого глобуса с коричневыми прожилками. И дракончик под глобусом в бублик свился, и хвост его оплетает на треть рукоятку. Лезвие под тридцать сантиметров длиной. И великолепный баланс.

— Экий ты змей… — уважительно обратился к этому оружию Воронков.

А что? Змей… Пусть так и называется. Чем не имя для холодного клинка.

И пристроил его поначалу защелкой на ножнах к поясу.

В шинели сделалось тепло. Мех воротника щекотал шею. Ему все больше нравилось в этом тепле.

Он даже попытался промаршировать вдоль длинного пульта, но полы волочились по полу.

При неудачной попытке сунуть руки в карманы Воронков обнаружил, что карманов-то никаких у шинели нет. Зато на уровне талии есть оправленные в металл щели, в которые, весьма вероятно, вдевались зажимы каких-нибудь приспособлений. Может, оружие.

— Что же это за армия такая была… — проговорил Воронков глубокомысленно, — в золоте и в шелках, а? Воистину империя времени упадка… И что тут такого, черт возьми, стряслось?

Джой завилял хвостом. Он рад бы помочь хозяину, но вопрос был слишком общим для него. Вот если бы хозяин соизволил уточнить… Что нужно найти?

Воронков налил себе еще.

— Напьюсь! — констатировал он.

Он оценил уже и крепость, и коварство напитка из фляжки. И вообще-то напиваться не собирался. Но, видимо, перманентный стресс дал себя знать, и хотелось расслабиться, как следует.

Склонный к резонерству внутренний голос бил тревогу: объясняя, что если, потеряв контроль, Сашка заснет в этом холодильнике, то, вернее всего, не проснется.

Но мятежный разум послал внутренний голос к чертям.

— Армия может быть разной… — рассуждал Воронков, обращаясь к собаке. — Где-то, как-то, если подумать, то армия это почти идеальная модель человеческого общества. Не та, конечно, ублюдочная и контуженная общность вооруженных людей без цели и смысла, которую можно нынче наблюдать. Это и не армия любого демократического государства, и уж тем более не армия под тоталитарной властью.

Джой волновался за хозяина.

И возможно, был прав.

Можно сказать, что Вороненок в этот миг был, как никогда, близок к смерти.

Можно эффективно околеть от переохлаждения и при температуре в минус четыре градуса по Цельсию. А самый комфортный способ это сделать — выпить и заснуть.

Но Сашка почувствовал, что должен произнести речь.

— Принцип вертикальной армейской карьеры, в первую очередь определяющейся системой повышений в звании, поощрений и взысканий, если он максимально дистанцирован от воли человеков, является даже не способом разрешить все конфликтные вопросы в общественном договоре, — вещал Воронков, расхаживая взад и вперед, — армия — самый простой способ построить идеальное общество, где каждый находится на своем месте.