Селфи с музой. Рассказы о писательстве - Юрий Поляков

8-серийный фильм «Козлёнок в молоке» был снят в срок и неоднократно демонстрировался по ТВ в России и за рубежом, но чаще всего почему-то в Израиле. Видимо, там теперь советской творческой интеллигенции скучилось гораздо больше, чем в других местах нашей голубой планеты…

Собственно, на этом я хотел завершить рассказ. Однако, готовя к печати для моего 12-томного собрания сочинений «Козлёнка…» и сверяясь с рукописью, точнее, справленной распечаткой, сделанной в 95-м на старинном игольчатом принтере, я обнаружил, что несколько фрагментов не вошли в конечную версию. Почему я их выбросил? Уж и не помню. Но я следую завету великого Льва Толстого: текст можно совершенствовать, только сокращая, а никак не дописывая. Должен заметить, у всех моих повестей и романов несколько редакций, от семи до десяти. Обычно процесс сочинения похожу меня на изготовление Буратино из грубого полена: сначала топор, затем долото и стамеска, наконец, наждак – сперва грубый, зернистый, потом раз от раза шкурка становится всё деликатнее. Работа долгая, порой вызывающая желание всё бросить и уйти в поля или к цыганам, но долг перед недостижимым совершенством удерживает за письменным столом. Зато самое большое удовольствие для меня, исключая сердечные трепеты и содрогания, – пройтись по готовому роману «нулёвкой», мягкой и нежной, как замша.

Увы, не все в нашем цеху так же относятся к своему делу. Лет двадцать назад я разговорился с одним литератором-ровесником о том, кто и как работает над замыслом и рукописью. Он поделился своим опытом:

– Я беру закладку в три листа, вставляю в каретку, печатаю – «Первая глава» – и погнал…

– А зачем тебе закладка? – изумился я.

Для тех, кто произрастал в компьютерную эру, придётся пояснить: закладка состояла из трёх-четырёх листов чистой бумаги, переложенных копиркой. Кстати, писчая бумага стоила недёшево, не всегда бывала в продаже, и её старались расходовать экономно.

– Что значит – зачем? – удивился колллега. – Жалко же бумагу! Приходится писать сразу набело в трёх экземплярах. Два – для издательства, а последний – для себя, в архив.

Поверьте, написать роман сразу набело – это как спуститься в метро с завязанными глазами, поймать в потоке пассажиров чью-то руку и, сняв повязку, выяснить: перед тобой именно та женщина, какую ты искал всю свою жизнь. По теории вероятности, возможно, конечно, и такое, но ни о чём похожем я никогда не слышал. Понятно, что книги, написанные таким «экономным» способом, долго не живут, читать их – мука. А кому охота мучиться за свои же деньги? Но должен заметить, во времена моей советской литературной молодости авторы, сразу писавшие набело, являлись скорее исключением. Наоборот, даже самый малоодарённый сочинитель старался всеми силами улучшить свой опус. Если не получалось, а книга уже стоит в тематическом плане, на подмогу приходили опытные редакторы, умевшие из беспомощного нагромождения слов, загнанных в абзацы, как в Освенцим, сделать нечто терпимое. Не шедевр, конечно, но читать можно, если ничего другого под рукой нет.

Ситуация катастрофически ухудшилась с появлением Интернета и возможности мгновенно, нажатием кнопки свой черновик сделать достоянием публики, то есть опубликовать в блоге или «ЖЖ». Напомню, в XIX веке даже личные послания писали с черновиками. Сочинения в школе, если помните, – тоже, на экзаменах для этого специальные листки со штампами выдавались. И правильно: сразу набело только национальность в пятом пункте анкеты указывали, и то порой ошибались. А книгу к выпуску при советской власти, как правило, готовили несколько лет (бывало, и десятилетий), поэтому у автора, хочешь не хочешь, оставалась масса времени для улучшения текста.

Торопливость мешала даже классикам. Вспомните упрёки современников позднему Достоевскому. Очевидная неряшливость проявлялась даже в сочинениях талантливых, но неутомимых советских скорописцев вроде Константина Симонова, а позже – Юлиана Семёнова, чьи книги шли на ротатор с колёс. Это, конечно, замечали, осуждали и посмеивались, иногда зло:

– Алло, это полковник Симонов?

– Да, а в чём дело?

– Хотел у вас узнать, сколько нужно написать, чтобы стать генералом?

– А кто это звонит?

– Поручик Лермонтов.

Но времена и нравы изменились. То, что раньше казалось халтурой, теперь выглядит как каллиграфия эпохи Цин. Ныне, даже не расставив толком запятые, не выпутавшись из придаточных предложений, не связав сюжетных линий, авторы, если не забудут, ставят точку, считая свою работу законченной, а ведь она только началась. К сожалению, неряшливая и невнятная торопливость блогов очень быстро перекочевала в литературу. Почему бы и нет? «На мой «пост» про вчерашнюю пьянку в Доме литераторов было столько лайков! Чем же я не писатель?» Ничем. С писателями вас роднит лишь то, что мастера слова тоже любили назюзюкаться до сартровской тошноты. Литературному мастерству, как и музыке, надо долго учиться. Вы же не лезете на сцену Большого театра, чтобы спеть в «Тоске», лишь потому, что дома, выпив, горланите в застолье! Умение писать по-русски, да ещё и неграмотно, вовсе не повод, чтобы стать литератором. Нет же, становятся, точнее, объявляют себя писателями.

И вот неостывшие черновики с пылу с жару идут в печать. Если добавить, что издательства из экономии сократили до минимума штат редакторов и корректоров, то можно себе представить уровень будущей книги. Скажу более: современная литература вообще порой выглядит как черновики, в которые заворачивали несвежую селёдку. К тому же нынешним «Сытиным» и «Сабашниковым», точнее – «шабашниковым», вообще всё равно, что выпускать в свет. Они же торгуют, в сущности, яркими обложками, а что там внутри, не так уж важно, главное, чтобы купили. Понимаю, со стороны мои слова могут показаться ворчанием, даже брюзжанием литературного пенсионера, завидующего той лёгкости, с какой теперь пишет молодёжь. Но это не так. С чего бы мне и кому завидовать? Мои романы, пройдя десяток редакций, потом выходят десятки лет десятками переизданий. А блогерский текст, даже получив «Большую книгу», исчезает бесследно, как ложная беременность после отхода газов. С меркантильной точки зрения нам, писателям старшего поколения, даже выгодна некачественность текстов молодой генерации, на этом фоне мы выглядим мастерами, даже если не являемся таковыми.

Но мне жаль тех немногих по-настоящему талантливых молодых авторов, что никогда не станут виртуозами слова, так как их убедили, будто выразить себя можно «тремя аккордами». Нельзя! Не бывает русской художественной прозы, которую можно перевести на английский с помощью школьного словарика. В искусстве можно самовыразиться только через мастерство. Других путей нет. Тот, кто утверждает обратное, или глупец, или мошенник.

Однажды по этому поводу я даже разразился стихотворной инвективой. Вот она:

Впрочем, согласен: во всём сказанном есть что-то резонёрское. Заболтался. Виноват. Простите!