Люди Солнца - Том Шервуд

Он тоже присел и, достав складной нож, наковырял в ладонь ком.

– Белая глина! Не красная черепичная, Том! Белая! Для посуды, фаянса, фарфора!

– Но черепицу из неё делать можно?

– Можно, конечно, и даже несравнимо более прочную. Но это уже совершенная роскошь.

– А знаешь, почему здесь вода держится?

– Так именно что от глины!

– Да. Глина держит дождевую воду и от дождя к дождю её копит. Не удивительно, что вокруг выросли такие густые кусты. В точности, как на Локке, в кратере.

Мы выбрались из колючих зарослей. Подошли к костру.

– Ты сочинил отличный стих, Тоби, – сказал я сосредоточенно жующему маленькому поэту. – Но, к сожалению, не правдивый.

И, предваряя вопросы, Давид протянул и показал всем добротный ком чистой, без примеси песка, жирной глины.

Показал, пустил по рукам.

– Но… Это откуда? И кто нашёл? – завистливо спросил Баллин.

– Посмотри на свои башмачки, Тоб, – попросил я недавнего печальника.

Он посмотрел. Потрогал подошвы. Машинально сказал:

– Вот беда, где-то в глину вмазался…

Дружный хохот ответил ему, и он, удивлённо глядя на всех, вдруг понял всё, и сам радостно рассмеялся.

– Справедливо ли будет, – громко спросил я у детей, – если мы признаем, что первым на глину наткнулся оставленный здесь всеми Тоб?

– Справедли-и-иво!! – завопили и завскакивали малыши.

– Тогда, уважаемый мэтр Штокс, не разумно ли будет поспешить в замок, чтобы взять топорики, пилы и проделать сквозь кусты к нашей глине проход? И взять лопатки, коня и телегу и накопать глины хотя б несколько вёдер?

– Для тшеловек отшень полезный трут особенно после обеда, – ответил, нацепливая треуголку, учитель.

– Наберём глины, – пообещал я собравшимся вокруг детям, – и завтра же слепим маленькую фигурку Тоба и сделаем его разноцветный портрет.

И, разобрав имущество, странный отряд быстро направился к виднеющемуся вдали замку. Мы с Давидом шли и вели коней в поводу. На одном сидела, зажав под мышкой свой костылёк и сделав из ладоней гнездо для цыплёнка, счастливая Ксанфия. А на втором ехал в своих знаменитых с этого дня башмачках радостный Тоби, маленький поэт, триумфатор.

Я вёл за поводья коня, на котором он сидел, и думал – вот если хорошо покопать, – можно ли в земле моей усадьбы найти пару волшебных карет, отлитых из чистого золота, или волшебный корабль с крылатыми парусами?

ЛАБИРИНТ

Если, как говорит Давид, любой замок должен быть самоокупаем – необходимо сделать так, чтобы он неустанно клепал какой- либо товар, каждый день, как машина. Я усердно ваялся за это и, когда нашему с Эвелин Уильяму исполнился один месяц жизни, оглянулся на сделанное.

Мебельная мастерская у меня была и прежде, но теперь я перевёл её в замок, где открыл громадный столярно-мебельный цех. (В бристольском же доме оставил лишь выставочный зал.) Двое нанятых мастеров установили стекольную мануфактуру и уже делали зеркала. Четверо нанятых канатчиков приготовляли цейхгауз дли плетенья канатов, и четверо – запустили в обжиг первую партию черепицы. Можно было вполне добавить к этому такую прибыльную тему, как матросские сундучки, но не было у меня кузнеца!

Тем более обрадовался я привезённому однажды письму, в котором был лишь рисунок: пивная кружка с подковой.

В солнечный весенний день мы подъехали к кузне Дамира: я с Давидом в карете, прекрасной и крепкой, из замка «Девять звёзд», и Робертсон – на кучерском месте.

Здесь я с удивлением обнаружил неожиданную новость: точно напротив старой кузни Дамира, но у самой дороги, протянулось приземистое массивное здание. Огромная деревянная подкова над воротами не оставляла сомнений в его принадлежности. Половина – собственно кузня, выложена из камня. Половина – для гостей – из хорошо подогнанных брёвен. Весело желтела под солнышком свежая, влажная ещё древесина. Свернув с дороги и проехав сто ярдов до моей бывшей школы, мы остановились. В кузне раздавался звон молота, который при шуме экипажа смолк. Дамир вышел и, просияв, пошёл здороваться. И с ним тут же вышла молодая женщина.

– Привет, Томас, – сказал Дамир, и мы обнялись.

– Здравствуй, Том, – поприветствовала меня женщина.

– Доброго здоровья, – вежливо ответил я, – но кто вы?

– Кто она?! – демонстративно-изумлённо воскликнул Дамир. – Да ты чуть не женился на ней! Дочь моя и твоя ученица!

– Мы… с вами писали углём! – протянул я ей руку.

– И целовались! – прищурив шалые синие глазки, озорно сообщила она.

Дамир согнал улыбку с лица, стал серьёзен. Проговорил со вздохом:

– Если бы я, старый болван, не был так груб с тобой, какой прекрасный был бы у неё сейчас муж!

И он бросил взгляд на мой дорогостоящий камзол, шпагу, добротную, изумительно-красивую карету.

– Но… Мне помнится, ты говорил, что она-таки вышла замуж?

– Пропал муж, – сокрушенно махнул рукою Дамир. – Корабль увёз его по торговым делам в Новую Англию. А назад не привёз. Так что она сейчас – и не замужняя и не вдова.

Подошёл к нам Давид, прижимая к животу изрядный бочонок с пивом.

– Доброго дня, мастер!

– Сердечно приветствую, – перехватывая у него тяжёлую ношу, ответил мой заметно постаревший кузнец.

А я не удержался:

– Что это у вас за причуды? Кому понадобилось здесь ставить вторую кузню?

– Ох, Томас, – вздохнул сокрушённо Дамир. – Я потому тебе и послал письмо в надежде, что ты поможешь.

– А что такое?

– Какой-то еврей, наш, бристольский, разлакомился перехватить моё ремесло. Добыл патент на место для кузни и поставил её вплотную к дороге. А до меня, видишь, – сто шагов, и кто будет сюда заворачивать, когда можно у новой кузни просто остановиться и подковать лошадей? Привёз сюда хорошего кузнеца и нахально и грубо перехватывает всех моих посетителей, а я «прикармливал» их тридцать лет!

– Еврей из Бристоля? – переспросил тут же Давид. – Кто именно?

– Какой-то Лазарь. Вот он знает!

И Дамир указал в сторону дороги, на вышедшего из новенькой кузни и издалека пристально рассматривающего нашу карету человека.

– Пойдём, – коротко сказал я и, не садясь в карету, зашагал к нежданному конкуренту.

Мы с Робертсоном приближались мерным военным шагом. Шагом бывалых, приученных к кровавым поединкам людей. Такие «манки» сильных зверей, которым нельзя притвориться. Человек, немного меня старше, быть может лет двадцати восьми, втянув голову в плечи, затравленно на нас смотрел. Оставив бочонок с пивом у кареты, Давид и Дамир тяжело топали следом.