Два дня - Рэндалл Силвис

– Нет, раньше. А потом заставил меня тащить их там, еще на берегу.

– И именно тогда он тебя порезал?

– Приставив этот чертов револьвер к моей голове!

– А загнав тебя в воду, Хьюстон положил револьвер на этот небольшой валун, вернулся на берег и сел там. Так было дело?

– Я же тебе говорю, коп! Он совершенно свихнулся. Он что думал – я не дотянусь до пушки? Нет же, уселся там молча и уставился на меня, ухмыляясь.

Демарко улыбнулся:

– Он даже оставил здесь твой нож, чтобы ты мог потом освободиться от пут. Он понимал, что спастись ты сможешь, только выбравшись на дорогу. Только чем быстрее бы ты побежал, тем быстрее бы истек кровью. Он хотел, чтобы ты ощутил свое умирание. Каждое жуткое мгновение своей смерти.

Инман затрясся еще сильнее.

– И ты находишь это забавным? – попытался Инман бросить в Демарко разряженным револьвером. Но связанные запястья сковали его бросок. И револьвер, едва не задев гладь воды, звонко загремел на голой гальке.

Демарко захотелось схватить его, вымыть, вернуть домой и положить туда, где он лежал. Ведь это была единственная вещь, оставшаяся у него от отца. Но револьвер должен был остаться на гальке.

– Эй ты, придурок! – позвал сержанта Инман. Его голос теперь звучал мягче, просительно. – Ты что, собираешься сидеть там и смотреть, как я умираю?

– А вот и ошибаешься, – ответил Демарко. – Выходи из воды!

Инман перетащил вперед сначала одну ногу, потом другую. Цементные блоки расцарапали озерное дно и взбаламутили ил. Инман сделал еще несколько шагов и наконец, весь дрожа, встал в нескольких футах от Демарко.

– Ты снимешь с меня эти чертовы блоки или как?

– Конечно, сниму, – сказал сержант. И, подняв правую руку, всадил пулю Инману прямо в сердце.

Боуэн положил стопку бумаг на книгу записей и покосился через стол на Демарко, неотрывно смотревшего в окно. Лучи вечернего солнца придавали воздуху за стеклом необыкновенную прозрачность. Несколько листочков, еще не опавших с двух кленов на газоне перед полицейским участком, подрагивали словно коричневые язычки пламени на слабом ветерке.

– Отлично написано. Я бы сказал, и добавить нечего, – заговорил Боуэн.

– Я прошел ускоренный курс составления отписок, – улыбнулся Демарко.

– Так, может, и меня посвятишь в его тонкости? А то мне несколько вопросов тут не дают покоя.

– Пожалуйста, – пожал плечами сержант.

– Что случилось прошлой ночью у тебя в доме? Хьюстон заявился как снег на голову, неизвестно откуда, постучался в заднюю дверь, ты его впустил и провел в гостиную. Но из вашей последующей беседы ты мало что помнишь.

– Только то, что написано в рапорте. И все благодаря твоим белым таблеткам. Я был не в себе, практически не соображал с того момента, как Хьюстон разбудил меня стуком в дверь, и до той самой минуты, когда меня вырубил своим ударом Инман.

– На кухне?

– Да, на кухне.

– Куда ты направился за парой бутылок пива?

– За пивом и за бутербродами… Хьюстон ничего не ел с нашей встречи на маяке.

– И вот ты входишь на кухню, а там тебя поджидает Инман.

– Огромный, лысый и страшный.

– А как он узнал, где найти Хьюстона?

– Ты хочешь, чтобы я угадал?

– Я хочу, чтобы ты высказал свои предположения. Пораскинь мозгами.

– Ну, возможно, он следил за моим домом. В надежде, что я выведу его на Хьюстона.

– Если Инман хотел убить Хьюстона, то почему он не воспользовался шансом, который у него был за неделю до этого?

– Ты прав, я должен был спросить его об этом. Признаюсь, мой недочет!

– Почему? Как ты думаешь? – теряя терпение, переспросил Боуэн.

– Я думаю, он сначала посчитал, что Хьюстона арестуют, обвинят в убийстве, опозорят и засадят туда, где его дружки позабавились бы с ним в свое удовольствие. Судя по всему, Инману нравится забавляться со своими жертвами. Но нам не удавалось разыскать Хьюстона, а я начал нервировать Инмана. И тогда он решил, что лучше устранить единственного человека, который мог бы его опознать.

Боуэн потер рукой щеку. А потом провел обеими руками по волосам.

– Итак, – продолжил он расспросы, – ты заходишь на кухню, чтобы дать Хьюстону чего-нибудь поесть, а там Инман. И он тебя оглушает. Раз – и готово!

– Я же говорил: я был не в себе, как очумелый. Рефлексы заторможены. Благодаря тебе. В честном бою я бы его уделал за шесть секунд.

– Ладно, допустим. И дальше ты помнишь только то, что, лежа на полу в кухне, увидел, как Инман выволакивает Хьюстона из дома на улицу.

– Я помню еще свой маленький сон, что-то про русалок на линолеуме. Мне это тоже отразить в рапорте?

Боуэн откинулся на спинку стула:

– Значит, ты тоже поднялся и вышел на улицу. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как твоя машина уносится по улице прочь.

– А ты – внимательный читатель, Кайл. Приятно сознавать, что ты отнесся к моей писанине так серьезно.

– Ну, может, и ты отнесешься к этому разговору так же серьезно?

– Конечно!

– Те вопросы, которые я тебе задаю, будут задавать мне репортеры. Я не хочу выглядеть в их глазах полным идиотом.

– Не поздновато ли ты это расхотел?

– Наша общая история ничему тебя не учит, – громко вздохнул Боуэн.

– История всегда была моим любимым предметом, – улыбнулся Демарко. – Кто не помнит своего прошлого, обречен повторить его вновь. Так вроде бы выразился Джордж Сантаяна?

– Так сказал гитарист Сантаяна? Тот, что написал песню о женщине-дьяволице? – удивленно приподнял брови Боуэн.

– Песня называлась «Женщина-колдунья», а гитариста зовут Карлос Сантана. И не он написал эту песню. Ее записала группа «Флитвуд Мак» за два года до того, как ее версию исполнил Сантана. Ты реально ни в чем не разбираешься, приятель!

Против воли Боуэн улыбнулся и тут же вздрогнул от зазвонившего телефона.

– Четвертый канал, – сказал он, покосившись на номер. И не стал отвечать. – Вернемся к нашим баранам. Ты выскакиваешь из дома и видишь, что твоя машина уезжает. Но вместо того, чтобы схватить телефон и вызвать группу поддержки, ты бежишь за автомобилем.

– Скорее бреду, шатаясь. Я же так и написал: «побрел, шатаясь».

– Да, ты, шатаясь и качаясь, пускаешься в погоню за машиной.

– Я не гнался за машиной. Я надеялся выяснить возможный маршрут передвижения преступника. Тогда бы я смог вызвать группу поддержки.

– А здесь ты этого не написал, – ткнул пальцем в рапорт Боуэн.