Боги Атлантиды. В поисках утраченных знаний - Колин Генри Уилсон

Когда я писал эту главу и перечитывал книгу «Экстрасенсорика кварков и суперструн», мне попалось на глаза письмо, которое Стивен прислал мне несколько лет назад. Оно содержало отчет о мистическом опыте, который он пережил, когда был ребенком.

«В детстве я часто гулял по местному парку, но ни во что не играл, просто смотрел на насекомых и птиц. Когда мне было 9 лет, я сидел в роще и наблюдал за порхающими бабочками, за муравьями, которые тащили на себе травинки, передвигаясь на первый взгляд бесцельно, и тут меня осенила мысль: этот весьма деятельный мир будет существовать, невзирая на то что люди думают о смысле жизни. Пока эта мысль жила во мне, ощущение «я», отделенного от мира, начало исчезать. Цвета сделались ярче, звуки — громче, а потом потеряли всякое значение. Я был частью огромного муравейника, я пребывал внутри, а не снаружи. Затем я ощутил, что окружен любовью. Или нет, скорее это всепроникающая любовь была повсюду, и я ее даже не ощущал, потому что никакого «я» не было. Образы объектов никак не регистрировались в моем сознании, поскольку оно являло собой лишь море любви. Затем я внезапно осознал, что осознаю нечто. Я опять оказался в лесу с насекомыми. Ощущение радости не уходило от меня на протяжении нескольких часов»[178].

Я читал это письмо непосредственно после книги Нарби и был потрясен тем, что они говорят фактически об одном и том же. Наблюдавший за бабочками и муравьями Филлипс мог сидеть и в перуанском дождевом лесу. И вот что любопытно: осознав, что мысли людей о смысле жизни никак не влияют на целеустремленных и деятельных существ вокруг нас, Филлипс поначалу ощутил, что цвета и звуки усилились. Подобное явление можно назвать «эффектом Гете», ведь это не что иное, как внезапное пробуждение «активного зрения». Это ощущение быстро перешло в другое — единства природы, в которой растворилась собственная личность Филлипса. Интересно отметить, что ему было тогда всего девять лет — возраст, после которого «начинают смыкаться тюремные тени». Ощущение исчезло, когда вернулось самосознание, Филлипс «осознал, что осознает нечто». Левое полушарие вновь победило, чувство целостности природы пропало.

Т.Э. Лоуренс однажды описал схожий опыт. Он пережил нечто подобное, когда путешествовал с отрядом арабов: «Мы вышли в дорогу в один из таких ясных дней, когда лучи рассветного солнца пробуждают чувства, а разум, уставший от ночных размышлений, еще спит. В такое утро в течение часа или двух чувства и цвета окружающего мира воздействуют на каждого человека вполне непосредственно и по-своему, не фильтруясь через мысли и, следовательно, не становясь типичными. Они представляются существующими сами по себе…»[179]

Лоуренс говорил, что его проблемы идут от «кишащей мыслями натуры» — то есть левополушарного сознания. Мы опять видим, что левое полушарие действует как фильтр, подобно темным очкам. Без «кишащей мыслями натуры» мы бы видели все «таким, как оно есть, — бесконечным». Иначе говоря, обычные границы личности испарились бы.

Не следует недооценивать и замечание Филлипса о том, что он чувствовал, будто окружен морем любви. Подобный опыт дает ощущение природы как живой и доброжелательной силы.

Когда Нарби пишет о том, что перуанские индейцы различают свойства 80 тысяч растений, нельзя не вспомнить о великом бенгальском ученом Джагадисе Чандре Бозе, о котором я впервые прочел в книге Питера Томпкинса и Кристофера Берда «The Secret Life of Plants» («Тайная жизнь растений»). Бозе показал, что нет четкой границы между живой и неживой природой, и это — его величайшее достижение.

Бозе был сыном индийского чиновника. Он родился в 1858 году и проявил себя столь прилежным учеником, что отец отправил его в Англию, в Кембридж, где Бозе изучал физику, химию и ботанику. Получив место профессора физики в Калькутте, он столкнулся с завистью коллег (она преследовала его всю жизнь), как индийцев, так и белых, желавших, чтобы Бозе «знал свое место». Несколько лет он работал, не получая жалованья, однако, поскольку Бозе действительно был выдающимся ученым, власти в конце концов сдались. Он доказал свою гениальность, передав в эфир радиоволны до Маркони.

Бозе пригласили читать лекции в Королевской ассоциации Великобритании. Успех был столь велик, что Королевское научное общество рекомендовало правительству выделить Бозе грант в 40 тысяч фунтов, чтобы он мог создать исследовательскую лабораторию. И вновь путь Бозе преградили зависть и клевета индийских коллег.

В 1899 году Бозе заметил странный факт: когда он перегружал работой когерер, устройство для приема радиоволн, тот начинал работать хуже. Стоило когереру «отдохнуть», как он «восстанавливал силы». Бозе приступил к изучению границы между живой и неживой природой, в особенности его интересовали металлы.

Когда сэр Майкл Фостер, секретарь Королевского научного общества, нанес Бозе визит, тот показал ему некий график Выдающийся ученый разочарованно вздохнул:

— В этом нет ничего нового. Все это известно уже полстолетия.

— Как вы думаете, что это такое? — спросил Бозе.

— Это кривая мышечной реакции.

— Прошу прощения, — сказал Бозе, — но это кривая жестяной банки.

— Что? — завопил Фостер недоверчиво, вскочив на ноги[180].

Бозе показал ему аналогичные результаты, полученные при изучении других металлов — железа и меди. Он доказал также, что металлы обладают памятью. Металлическую поверхность можно обжечь кислотой, а затем отполировать, чтобы от «ожога» не осталось и следа. Однако тесты все равно покажут, где именно металл получил «ожог».

Следующий эксперимент Бозе поставил на листьях, показав, что их, как и людей, можно подвергать анестезии. Он даже применил наркоз к сосне, вколов ей хлороформ, и пересадил ее на новое место без того шока, который обычно делает подобную пересадку невозможной.

Бозе атаковали со всех сторон. Когда он ставил опыты над растениями и металлами перед Королевским научным обществом, ученого атаковал патриарх физиологии сэр Джон Бердон-Сандерсон, попросту отрицавший, что нечто подобное может происходить. Тогда один из учителей Бозе организовал демонстрацию в Линнеевском обществе, где опыты индийца вызвали фурор. Тем не менее из-за интриг результаты его исследований так и не были опубликованы Королевским научным обществом.

Но сломить Бозе не удалось. Он изобрел прибор, посекундно регистрировавший рост растения, а также аппарат, который при помощи светового луча усиливал «мышечные» движения растения в десять тысяч раз. Наконец, в возрасте 59 лет Бозе был возведен в рыцарское достоинство и смог открыть собственный исследовательский институт.

Он прожил еще 20 лет и все это время продолжал эксперименты, призванные показать, что в природе нет никаких «зазоров»: фауна, флора и так называемая «неодушевленная природа» плавно переходят одна в другую. В одной из лекций он говорил о «всеохватном единстве» вещей и добавлял, что ему довелось постичь истину, «провозглашенную моими предками на берегах Ганга 30 веков назад»: разнообразие природы основано на ее единстве[181].