Книга Короткого Солнца - Джин Вулф

Вскоре вернулся отец с двумя большими серо-красными птицами, которых он убил стрелами. Оказалось, что он довольно хорошо говорит на Всеобщем языке; он задал нам много вопросов о Бэбби, потому что никогда раньше не видел хуза. Когда я сказал ему, что Бэбби понимает, о чем мы говорим, он объяснил (с некоторым трудом, но очень серьезно), что это верно для каждого животного.

— Он слушать. Нет говорить. Иногда говорить. Долгое время стригмедведь, он говорить я.

Это было животное, о котором я никогда не слышал; я спросил его, что сказал стригмедведь.

Он покачал головой:

— Нет сказать.

— Менять кровь, — объяснила его жена, заставив Саргасс удивленно моргнуть.

Прозвучало так, как будто это может быть важно, поэтому я спросил ее об этом.

— Он-загонять-овца порезать рука, стригмедведь тоже порезать. — Она скрестила руки на груди, чтобы проиллюстрировать смешение их крови, и указала вверх. Ее муж и сын тоже указали вверх — он луком, а мальчик — рыболовным копьем. Я указал вверх своим карабином, и они одобрительно кивнули, на что Саргасс тоже указала вверх, как и женщина.

Они пригласили нас присоединиться к их ужину, и мы охотно согласились. После того как мы поели, я обменял две серебряные булавки на мягкую кожу, меньше размером, чем та, которой я укрыл их дочь, сказав, что мне холодно.

Он-загонять-овца (который сам был обнажен до пояса) вырезал в середине щель для моей головы и отрезал длинную тонкую полоску, которую он обвязал вокруг моей талии, как завязывают пояс на бриджах, и сделал из шкуры грубую, но теплую кожаную тунику с короткими рукавами.

— Ты остаться, — настойчиво сказал он. — Она-собирать-ягода делать вместе для вас.

Ни Саргасс, ни я не поняли, что значит «делать вместе», поэтому он достал пару прекрасно сшитых кожаных сапог и показал, что шьет. Пожалуй, я слишком горячо предложил им серебряное ожерелье, если Она-собирать-ягода сошьет пару для Саргасс, так как пара, которую он нам показал, была бы слишком велика для нее. После некоторого обсуждения мы согласились, что сапоги можно не украшать, и я предложил булавку в дополнение к ожерелью.

Затем Она-собирать-ягода сделала сапоги меньше чем за час, складывая и разрезая мягкую кожу вокруг ног Саргасс, пробивая в ней отверстия одной из булавок, которые она уже получила от меня, и быстро зашивая ее большой костяной иглой. Они были очень просты в конструкции, один кусок образовал стороны и подошву, другой — перед и верх, а третий — зад.

Притворившись, что ничего не понимаю, я спросил у Он-загонять-овца, что случилось с его дочерью.

— Инхуму кусать. — Он указал на внутреннюю поверхность своего бедра.

Саргасс рассказала ему, что несколько дней назад инхуму укусил Бэбби, хотя и не напал на нас.

Он торжественно кивнул:

— Бояться Сосед-человек. — Когда я спросил, кто такой Сосед-человек, он засмеялся и показал на кольцо, которое дала мне Саргасс. — Ты Сосед-человек.

— Здесь много Сосед, — сказала его жена Саргасс. Она замолчала, чтобы смочить сухожилие, которым шила, и провела им по губам. — Строить много огонь. Сосед-человек, — она указала на меня, — идти, говорить Сосед.

Я указал на пустыню из песка и кустарника, по которой мы шли большую часть дня.

— А там много Соседей?

Не отрываясь от шитья, она решительно кивнула:

— Много Сосед. Много огонь.

Ее сын показал обе ладони:

— Нет убить Сосед.

Его отец снова рассмеялся:

— Он не убить. Сменить кровь сосед, — к чему он добавил, как мне показалось, несколько фраз на языке, которого я никогда раньше не слышал.

— Сосед убить тебя? — предположил я.

Он покачал головой:

— Убить инхуму.

К этому времени Короткое солнце уже село; Она-собирать-ягода заканчивала шитье при свете костра. Местность здесь начинает повышаться; почва была темнее и не такая песчаная, а деревья гораздо выше. Я достаточно высоко влез на одно из них, выглядевшее подходящим, и увидел, что костры, которые мы с Саргасс наблюдали две ночи назад, вновь зажжены, и их гораздо больше. Казалось странным, что мы не наткнулись на пепел одного из них, по крайней мере, во время нашего долгого похода через кустарник. Некоторое время я стоял на удобной ветке, рассматривая их и размышляя, прежде чем снова спуститься вниз.



 

Мы растянулись на земле, как лепестки ромашки — ноги к огню, головы наружу, — собираясь спать. Если бы мне было тепло и уютно, я бы быстро задремал и проспал всю ночь, несмотря на решение, которое принял, стоя на дереве. Как бы то ни было, я дрожал, прижимаясь к Саргасс, и ругал себя сквозь стучащие зубы за то, что не выменял на серебро шкуру зеленого оленя и не позволил обескровленному ребенку замерзнуть ради меня.

Саргасс, как я должен упомянуть здесь, сразу же заснула; но ее сон был тревожным, и она дрожала и дергалась, не просыпаясь, а иногда и говорила. Я не понимал большей части того, что она говорила, и мне казалось, что она говорит на нескольких разных языках. Однажды мне показалось, что она кого-то или что-то уговаривает, а однажды я услышал, как она совершенно отчетливо сказала: «Да, Мать! Я иду, Мать!» Через некоторое время мне пришло в голову, что она может начать петь во сне, тихонько напевая песню, которую я слышал, когда она сидела, обнаженная, на захлестываемых волнами скалах; когда это произошло, я поднялся на ноги, не разбудив ее, как и намеревался с самого начала.

Ночь была тихая, холодная и ясная. Я проверил охотничий нож Сухожилия, взял карабин и затем осмотрел небо в поисках Крайта — все знают, что инхуми склонны возвращаться в места, где они добились успеха. Его не было видно, только яркие звезды, очень холодные и далекие, и зловещая Зеленая низко на восточном горизонте.

Через кустарниковые деревья полуострова было трудно пробираться днем; теперь они стали кошмаром, царапая мое лицо колючими ветками, как только я переставал защищать его рукой или карабином. Время от времени мне приходилось останавливаться и на ощупь пробираться сквозь чащу; должно быть, мне потребовалось целых два часа, чтобы преодолеть пол-лиги.

В какой-то момент я остановился и оглянулся назад, чувствуя боль в ногах, измученный, испытывая острое искушение вернуться к костру и снова лечь, и неразумно обрадовался, обнаружив, что он все еще виден, хотя и казался таким же далеким, как звезды. За исключением Хряка, патеры Шелка и тебя, Крапива, я редко находил то, что можно полюбить в моих товарищах-людях, даже когда они мне нравились; но в тот момент я, должно быть, чувствовал то же, что и сам Шелк. Холодный ветер, скрюченные, бесполезные деревца и скудная почва, по которой я ступал, были враждебными, чужими вещами, едва ли лучше Крайта, и, возможно, хуже. Мы, шестеро, столкнулись с ними за прошедший день, и столкнемся снова в дне грядущем; наш триумф был в том, что мы столкнулись с ними вместе.