Испанская дочь - Лорена Хьюс

спросила как минимум у десяти человек, не знают ли они, где находится часовая мастерская этого самого Боливара. После нескольких недоуменных откликов мне удалось наконец наткнуться на человека, который без колебаний указал мне нужное направление.

Вывеска с выведенными курсивом буквами сообщила, что я пришла в искомое место.

Когда я открыла дверь в мастерскую, ко мне разом повернулись трое серьезного вида мужчин. «Боливар и сыновья?» – догадалась я. Все трое стояли за длинной внушительной стойкой, занимаясь каждый своим изделием. У пожилого мастера, находившегося ближе ко входу, были щегольские изогнутые усы и синий рабочий халат. Двое других являли почти полную копию первого с небольшой лишь разницей в возрасте между собой. У обоих был прямой острый нос, широкий лоб, разве что у одного лицо казалось немного полнее, а тело упитанней.

– Могу быть чем-то вам полезен? – спросил у меня пожилой.

– Да, – кивнула я, – ко мне в руки попали карманные часы, произведенные здесь девять лет назад. Мне необходимо узнать, есть ли у вас какая-то запись насчет того, кто их у вас приобрел. Мне необходимо отыскать их настоящего владельца.

Мастер воззрился на меня поверх очков.

– Это вопрос жизни и смерти, – добавила я, пытаясь его как-то растрогать. В такие моменты я очень жалела, что не могу быть сама собой. Женщина всегда может призвать свое обаяние, дабы заручиться помощью мужчины.

– Позвольте взглянуть, – молвил он.

Я положила часы на стойку. Мастер взял их, внимательно оглядел.

– Лизардо, поди-ка сюда.

Тот сын, что покруглее лицом и с уже редеющими волосами, подошел к нам. Со столь близкого расстояния я различила у его глаз тонкие морщинки.

– Помнишь их?

Лизардо взял в руки часы.

– Господи, еще бы! Поверить не могу.

– А что такое? – насторожилась я.

– Откуда у вас эти часы?

– Они в итоге попали к одной женщине в Винсесе, но она не знает, откуда они взялись у ее сына.

– Я уж думал, мы никогда их больше не увидим, – вставил часовщик-отец.

– Это были одни из первых часов, что я полностью смастерил сам, – стал объяснять Лизардо. – И я безмерно ими гордился.

– Пока не появилась эта чертова девка, – добавил отец, видимо, сам Боливар.

Младший же сын тем временем выжидающе переводил взгляд с отца на меня и обратно и водил пальцем по стойке, оставляя на ее стеклянной поверхности влажный след.

Боливар развернулся ко мне:

– Мне кажется, это было году в 1914-м или в 1915-м. Как там звали эту девицу?

Лизардо пожал плечами.

– Ну, к примеру, назовем ее Марией, – продолжал отец. – Она два месяца приходила делать уборку в мастерской. – Тут он повернулся к сыну помоложе: – Ты ее помнишь, Карлос?

Тот кивнул:

– У нее был дивный голос.

– О да! – усмехнулся старый мастер. – Она постоянно пела, когда подметала или мыла шваброй пол. А этот вот – указал он на Карлоса, – был просто заворожен ее голосом. Он считал, что в Гуаякиле нет никого очаровательнее, чем она.

– Отец…

– Но не могу не согласиться: было в ней нечто особенное. Несмотря на всю ее бедность, она всегда была очень опрятна. Одежда неизменно чистая, юбки накрахмалены. В ней чувствовалось то, что называется благородством кровей, и к тому ж она была весьма смышленой девушкой. Уж не знаю, где и как ей довелось научиться читать и писать, но в скором времени она стала помогать вот этому вот простачку, – указал он подбородком на младшего сына, – вести приходы и расходы. Тебе не следовало так ей доверять!

– Да всем нам не следовало, отец, – вступился за брата Лизардо.

Боливар покачал головой.

– Однажды она не пришла на работу, – продолжал он. – Мы все решили, что она просто заболела, и не придали этому особого значения, хотя она всегда была очень работящей и пунктуальной. Но потом, в тот же вечер, мы заметили, что нескольких часов у нас недостает. И эти вот были одними из пропавших.

Лизардо бережно погладил пальцем футляр.

– Мы, разумеется, вызвали полицию. Точнее, я вызвал. Этот вот был просто в шоке и готов был клясться на могиле матери, что эта девушка не способна нас обокрасть. – Он поглядел на Карлоса и тяжело вздохнул. – Влюбленные мужчины, знаете, порой такие идиоты!

Я сделала вид, будто не замечаю, как запунцовели щеки у младшего его сына.

– И тем не менее она нас обнесла, – продолжал старый часовщик. – Спустя пару дней полицейские ее нашли. Она оказалась членом воровской шайки и занималась тем, что продавала краденое. Как выяснилось, она работала на своего отчима.

«На отчима?!» – у меня аж участился пульс.

– И что с ней было дальше? – спросила я вслух.

– Отправилась за решетку на какой-то срок. А потом мы уже потеряли ее след.

– Нам удалось вернуть все, что пропало, кроме этих часов, – добавил Лизардо.

– И все это учит тому, что никогда и никому не следует доверять полностью, – покачал головой отец. – Тебе кажется, будто кого-то очень хорошо знаешь, а потом стоит оказаться к нему спиной – и он в эту спину тебя ударит. – Боливар наставил палец на старшего сына, словно преподавал ему урок, не пошедший на пользу младшему. – Единственный на свете бог – это деньги. Это единственное, во что можно верить.

– Отец… – насупился Лизардо.

– Хочешь не хочешь, а это так, – покивал старый мастер и посмотрел на меня: – Вот и вся история.

– Я бы хотел выкупить эти часы и оставить их у себя, – сказала я. – Если вы, конечно, не возражаете.

– Очень великодушно с вашей стороны, – молвил старший брат.

– Ну, мне кажется, это справедливо. Вы заслуживаете плату за свой труд, пусть даже и девять лет спустя.

Тут его отец стукнул кулаком по стойке:

– О! Вспомнил!

Все втроем мы дружно повернулись к нему.

– Вспомнил, как ее звали, – просиял он так, будто нашел разгадку тайны века, и зловещим голосом сообщил то, что лишь подтвердило мое предположение: – Ее звали Элиза.

Глава 38

Переночевала я в доме у Аквилино. Адвокат был достаточно тактичен, чтобы не расспрашивать, где «дон Кристобаль» побывал, я же в свою очередь тоже ничего не стала объяснять. На следующий день я возвратилась на асьенду. Когда я приехала, уже почти настала ночь и в доме было тихо и темно. Поскольку я целый день ничего не ела, то сразу же направилась на кухню. Но не успела я до нее дойти, как оттуда донеслись приглушенные рыдания. Ясно было, что плачет женщина, но кто именно – Анхелика или Каталина – было не разобрать.

Мне срочно нужно было