День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

Варшава направила усилия и на другие цели. Решила воспользоваться кризисом в Стамбуле, чтобы вернуть под свой вассалитет Валахию и Молдавию, а внутри страны развернулся очередной виток гонений на православие. Папский нунций Торрес составил записку «Об униатах и не униатах в Польше», предлагая программу дальнейшего распространения унии, в частности — через подкуп низшего православного духовенства. Пошли и силовые притеснения. И ведь не только католики, но даже и паны протестантского вероисповедания считали «хорошим тоном» прижимать православных и издеваться над ними. Так, лютеранин Фирлей, во владения которого попала знаменитая Почаевская гора с монастырем, сперва запретил паломникам ходить туда, потом отобрал у обители земли, приказывал бить монахов. Наконец налетел с вооруженным отрядом, разорил монастырь, захватил его богатства, увез утварь и чудотворную Почаевскую икону Пресвятой Богородицы, выставил ее на пирушке, а его жена плясала в церковных облачениях. Но после этого его супруге вдруг стало худо, ею «овладел злой дух и страшно мучил», и Фирлей счел за лучшее вернуть икону в монастырь. В результате усилившихся гонений Перемышльский епископ Исайя Копинский даже направил своих представителей к Михаилу Федоровичу, просил разрешения ему и монахам ряда монастырей переехать в Россию.

Паны упорно продолжали и закабаление казаков. Дошло до разбирательства на сейме. Вопрос о религиозных и гражданских правах малороссов поднял там старый князь Острожский, один из последних магнатов — поборников православия. Заступился и королевич Владислав, дважды спасенный казаками и не лишенный совести. Да только польские магнаты все эти попытки восстановить справедливость заблокировали. Сам Сагайдачный начал понимать, что натворил, мягко говоря, не то — и тайно отправил послов… к царю, предлагая договориться о союзе, а в перспективе и о переходе Украины в российское подданство. Но в Москве хорошо помнили его походы на нашу страну, поэтому ему не доверяли и делегатов не приняли. Сагайдачный о результатах посольства уже не узнал, он умер от старой раны, полученной под Хотином.

Другой сосед России, шах Аббас, тоже занялся в это время религиозной разборкой — с евреями. Но с ними вопрос решился проще, чем с казаками: обвинил их в колдовстве, замучил пытками нескольких раввинов на площади в Исфахане, — и все иранские евреи согласились принять ислам. Разумеется, притворно — после смерти Аббаса они вернулись в иудаизм. Но хлопот не возникло, да и казна пополнилась. А деньги шаху требовались, поскольку пройти мимо развала в Турции он, уж конечно, не мог. Сперва, правда, провел другую операцию: двинул на юг армию Аллаверды-хана. Богатая португальская колония Ормуз в Персидском заливе располагалась на острове и чувствовала себя в безопасности. Но Аббас заключил договор с английской Ост-Индской компанией, та предоставила флот, и персы Ормуз захватили. А потом объявили войну туркам, вторглись в Месопотамию, овладели Керкуком, Багдадом, Мосулом — хотя и внутреннее положение самого Ирана оставляло желать лучшего. Война требовала выжимания налогов, обострялись старые конфликты и возникали новые. Восстание Мехлувардапета так и не могли подавить в течение 9 лет. Заволновались курды. Возник заговор и в Грузии. Узнав об этом, Аббас направил корпус карателей во главе с Карчыгай-ханом и Юсиф-ханом, начавшими без разбора расправы и резню. Но одним из командиров в корпусе был Георгий Саакадзе, сделавший карьеру на иранской службе и назначенный тифлисским моуравом (губернатором). Увидев, что вытворяют с его соотечественниками, он не выдержал, убил Карчыгая с Юсифом и поднял восстание.

Англичане за помощь шаху против португальцев, уж ясное дело, себя не обидели. Выговорили право беспошлинной торговли и открытия факторий в Исфахане, Ширазе и Бендер-Аббасе. Но их давняя мечта завладеть иранским шелковым рынком так и не исполнилась. Производство этого товара было сосредоточено в Закавказье и на севере Персии. Вывозить его караванами через горы, а потом морем вокруг Африки было трудно и дорого. Да и основные производители и перекупщики шелка, армяне, о делах европейцев в Индийском океане знали и предпочитали старые, надежные связи с русскими. Поэтому просьбы англичан к царю открыть им транзит через Россию продолжались — с прежним результатом. А для русских и иранцев Каспийское море и Волга остались важнейшей торговой дорогой.

На этой дороге тоже отметились казаки — волжские. 50 человек с атаманом Чернушкиным вышли на Каспий и грабили персидские суда. А когда астраханский воевода пробовал их поймать, удрали на Дон, где проматывали богатую добычу и щеголяли «рубашками тафтяными и кафтанами бархатными». И правительству пришлось извиняться перед Аббасом, принимать дополнительные меры по охране коммуникаций — стрельцы прочесали Волгу и у Черного Яра разгромили большое скопище «воровских казаков». Причем бой был очень упорный, с обеих сторон полегло много людей.

На Яике и в Сибири было не до «воровства» и баловства. Напротив, яицкие казаки писали в Москву просьбы подкрепить их стрельцами — в степях шли очередные передвижки калмыков. Большие массы их кочевали по Оми, Тоболу, Ишиму, Иртышу. В 1623 г. произошло крупное нападение калмыков и «кучумовичей» на Тюмень, еле отбились. Позже они помешали основанию Омской крепости — экспедиция, посланная для ее строительства, понесла потери и вернулась ни с чем. Кочевья калмыков опять перекрыли пути среднеазиатских караванов, тобольские воеводы доносили, что торговые люди боятся ездить в Сибирь. Правда, отдельные родовые князья действовали вразнобой, что облегчало отражение набегов. Но, если удавалось нанести поражение одному князю и заключить с ним мир, это не означало, что завтра не нападет другой, да и сами степняки, будучи разрозненными, воспринимали русских аналогично. И князь, заключив мир с одним воеводой, не считал, что это распространяется на других. В войнах с калмыками укреплялись связи с их противниками, казахами. И казачий атаман Гроза Иванов с сыном боярским Дмитрием Чернавиным совершили две исследовательские экспедиции в глубь Казахстана, на Ямышевское озеро, разведав тамошние месторождения соли и составив описание этих краев.

В Москве в 1623 г. прошел очередной Земский собор, обсудивший текущие дела и принявший ряд законов. А вместо слишком уж ненадежной Турции Филарет искал других союзников против Польши. Таким мог стать шведский Густав II Адольф. И патриарх сделал вторую попытку заключения династического брака, который способен был бы превратиться в политический и военный союз. Шурином Густава Адольфа являлся курфюрст Бранденбургский Георг Гогенцоллерн. И к шведскому королю отправились послы с просьбой сосватать за Михаила Федоровича сестру курфюрста Екатерину. Как видим, в Посольском приказе хорошо знали, в каких странах имеются невесты «на выданье». Но вариант был хитрым — потому что в состав Речи Посполитой входила протестантская Пруссия. Контрреформаторская политика Сигизмунда III ее напугала, и она вступила в личную унию с Бранденбургом.

Юридически Гогенцоллерн в качестве герцога Прусского числился вассалом польского короля. Но реально-то не Георг перешел в подданство к Сигизмунду, а Пруссия в подданство к курфюрсту. В общем, брак в перспективе сулил русским союз со шведами и немцами для вмешательства в польские дела. Однако эти перспективы понимал и Густав Адольф, а он отнюдь не для того оттеснил Россию от Финского залива, чтобы допустить ее в прусский клубок — единственным гегемоном на Балтике он видел Швецию. И дал отрицательный ответ, не согласившись на перекрещивание бранденбургской родственницы в православие.