День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

Еще одной характерной чертой русских была их крайняя чистоплотность. В баню ходили через 2–3 дня. Это отметили практически все иноземцы — в качестве экзотики. Ведь, как уже указывалось, жители большинства западных стран в ту эпоху почти не мылись. Существовали даже «научные» теории, будто купание вредит здоровью и вызывает ряд опасных заболеваний. А Флетчер сетует — как же, мол, русские женщины не дорожат красотой, поскольку регулярное мытье «портит цвет лица»! На берегу реки в каждом городе всегда стояла шеренга «государевых» бань, хотя зимой ими пользовались в основном приезжие и беднота — уважающие себя хозяева имели собственные бани. Но в жаркое сухое время их топить запрещали во избежание пожаров, и владельцам тоже приходилось ходить в общественные. Стоило это очень дешево — допустим, в Великом Устюге годовой сбор от бань составлял около 40 руб. (1 % от сбора с кабаков).

Оценки этого русского обычая диаметрально разнятся в зависимости от национальности авторов. Так, в Скандинавии и Прибалтике париться тоже умели и любили. И швед Айрман, приглашенный в «мыльню» вельможи, с восторгом описывает регулируемые окошки для выпуска пара, поливание на каменку воды, настоянной на целебных травах. И то, что «на лавки для потения подкладывают длинные мягкие травы в мешке из тонкого полотна», а пол устилают мелко нарезанной и раздавленной хвоей, отчего в бане делался особый дух. Понравился ему и обычай обдаваться после парной холодной водой или валяться в снегу. «В общем, ни в одной почти стране не найдешь, чтобы так умели мыться, как в этой Москве».

Но большинство чужеземцев, судя по их описаниям, ходили по баням, только чтобы поглазеть на голых баб, потому что заведения для обоих полов были едиными. Правда, мылись и раздевались по отдельности — и предбанник, и парная разгораживались надвое бревнами. Но сени между ними были общими, ходили через них мужчины и женщины, и «только некоторые держали спереди березовый веник до тех пор, пока не усаживались на место». И на улицу дверь была общая. А через нее парящиеся бегали за водой, летом прыгали в реку, а зимой в прорубь или валялись в снегу. «Когда они совершенно покраснеют и ослабнут от жары, до того, что не могут больше вынести в бане, то и женщины, и мужчины голые выбегают, окачиваются холодной водой или валяются в снегу и трут им, точно мылом, свою кожу, а потом они бегут в горячую баню» (Олеарий).

А завершались такие описания выводами о крайней безнравственности русских. Например, сотрудники голландского посольства, специально катавшиеся по льду, дабы полюбоваться на людей, бегавших из бань к прорубям, возмущались: «Они вели себя крайне бесстыдно при нашем проезде» (Койэтт). Хотя спрашивается — кто же на самом деле вел себя бесстыдно: кто пришел помыться или кто лезет подглядывать? Просто русские ханжескими комплексами не страдали и жили по принципу: «что естественно, то не безобразно». Уж наверное, каким-то добрым молодцам и красным девицам нравилась возможность «не нарочно» сверкнуть своим телом, но ничем неприличным это не считалось. Как не считалось неприличным и проживание большой семьи в общей избе — что ж там, супруги всю зиму воздержанием себя изводили? Ничего зазорного не было и в том, когда молодайка при своих домашних или односельчанах выпростает грудь покормить младенца. А вот если замужняя баба, перед тем бегавшая по бане в полном естестве, пойдет домой, не спрятав волосы под головной убор, это было действительно неприлично — она не обозначила своего семейного положения, подает повод для соблазна.

Особо коснемся представлений о том, будто «отсталый» русский народ прозябал в описываемую эпоху в бедности и нищете. Факты опять показывают обратное. Все без исключения иностранные путешественники рисуют картины чуть ли не сказочного изобилия — по сравнению с их родными странами! Земля «изобилует пастбищами и отлично обработана… Коровьего масла очень много, как и всякого рода молочных продуктов, благодаря великому обилию у них животных, крупных и мелких» (Тьяполо). Отмечают «изобилие зерна и скота» (Перкамота), «обилие жизненных припасов, которые сделали бы честь даже самому роскошному столу» (Лизек). «В России легче достать плодов, нежели в другом месте, каковы, например, яблоки, груши, сливы, вишни, крыжовник, смородина, дыни, морковь, свекла, петрушка, хрен, редька, редиска, тыква, огурцы, серая и белая капуста, лук, чеснок, иссоп, майоран, тимьян, базилик, перец» (Петрей).

И все это настолько дешево, что доступно каждому! «В этой стране нет бедняков, потому что съестные припасы столь дешевы, что люди выходят на дорогу отыскивать, кому бы их отдать» (Хуан Персидский — очевидно, имея в виду раздачу милостыни). «Вообще во всей России вследствие плодородной почвы провиант очень дешев» (Олеарий). О дешевизне пишут и Барбаро, Флетчер, Павел Алеппский, Маржерет, Мейерберг. Их удивляет, что русские так зажрались, что дроздов, жаворонков, зябликов «считают не стоящими того, чтобы за ними охотиться и употреблять их в пищу» (Олеарий). Их поражает, что мясо настолько дешево, что его даже продают не на вес, «а тушами или рубят на глазок» (Маржерет). А кур и уток часто продавали сотнями или сороками (Контарини).

Что ж, этому были причины. На Руси обычаи запрещали есть телятину, излюбленную у европейской знати. К тому же в году было около 200 постных дней — четыре поста, среды, пятницы. Скот мог плодиться, нагуливать вес. А где скот — там и удобрения, и урожаи. Русская агротехника была очень развита, иноземцы, например, описывают сложные методики, по которым выращивались дыни, — даже в Москве и на Соловках! А для постных дней хватало рыбы — от осетровой, ловившейся на Волге и Оке, до той, что целыми обозами шла с Севера. «Во всей Европе нет более лучших рыб» (Маржерет). Хватало и дичи, меда, воска для освещения, скот давал шерсть и войлок, выращивались лен, конопля, а отсюда «полотна в России очень много» (Олеарий). И Мейерберг приходил к выводу: «В Москве такое изобилие всех вещей, необходимых для жизни, удобства и роскоши, да еще получаемых по сходной цене, что ей нечего завидовать никакой стране в мире, хотя бы и с лучшим климатом и плодородием пашен, обилием земных недр или с более промышленным духом жителей».

Кстати, плодородие почвы на самом-то деле было куда ниже, чем во Франции или Германии. Но, когда современные фальсификаторы истории вроде Р. Пайпса и подпевающие им отечественные полудурки принимаются на основе вычислений урожайности доказывать, будто Россия по климатическим условиям ну никак не могла не отставать от Запада, хочется напомнить, что уровень хозяйства зависит не только от плодородия. Благосостояние россиян определялось наличием сильного централизованного государства. Кроме периода Смуты, страна не знала ни опустошительных междоусобиц, ни крупных вражеских вторжений. Наконец, сказывалась практика не обременять народ большими налогами. Крестьянин имел возможность развивать и расширять хозяйство, поставить на ноги и отделить детей — уже со своими хозяйствами. В результате выигрывало и государство, когда требовалось собрать «пятую» или «десятую деньгу». Но, пока такая надобность не возникла, эта «деньга» оставалась в обороте хозяина, принося дополнительную продукцию и прибыль.

Поэтому и до Смуты, и после нее, когда страна начала выходить из кризиса, россияне жили далеко не бедно. Даже крестьянки обязательно носили большие серебряные серьги (Флетчер, Брембах). Голландец Масса пишет, что при встрече посольства «все улицы Москвы были заполнены людьми, одетыми по-праздничному, в толпе было много женщин, украшенных жемчугом и увешанных драгоценными каменьями». Уж наверное, в толпе теснились не боярыни. Датчанин Роде также отмечает, что «даже женщины скромного происхождения шьют наряд из тафты или дамаска и украшают его со всех сторон золотым или серебряным кружевом». В крестьянских хозяйствах, по разным документам, насчитывались десятки голов скота. И денежки водились. Часто упоминаются суммы в 30, 50 руб. Накопления мясника Минина перед организацией ополчения составляли 500 руб. В середине XVII в. челобитная из Устюга сообщает о разбойниках, которые у «многих крестьян» вымучивали «рублей по сту». А это ведь были огромные суммы! Корова стоила 1–2 руб., овца — 10 копеек, курица — 2 копейки.