День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

И первое, что разлетается вдребезги, — это представление о «диких» и пустынных краях, не идущих в сравнение с «благоустроенной» и окультуренной Европой. Те же иностранцы пишут о городах «многолюдных, красивой, своеобразной архитектуры» (Хуан Персидский), что в России «много больших и по-своему великолепных городов» (Олеарий). Кстати, выглядели тогдашние города и впрямь импозантно. Крепостные стены с башнями и изукрашенными воротами, маковки теремов, купола церквей, которые были главным украшением любого города. Это тоже отмечают многие — «храмы, изящно и пышно разукрашенные» (Кампензе), «много прекрасных каменных церквей» (Дженкинсон), «в каждом квартале церковь благородной архитектуры» и «удивительно красивой формы» (Фоскарино). Точнее, церкви строились парами, по 2 на приход — летняя, неотапливаемая, и зимняя. А Лизек писал, что «нельзя выразить, какая великолепная представляется картина, когда смотришь на эти блестящие главы, возносящиеся к небесам». И всегда оставлял впечатление у путешественников перезвон колоколов: «Церкви имеют очень много малых и крупных колоколов, в которые они при помощи особых веревок умеют звонить поочередно так ловко, что получается поистине музыкальный звон» (Айрман). Впрочем, большинство иноземцев колокола раздражали, они были постоянным, ежедневным фоном городской жизни. Но русским-то это нравилось.

В отличие от европейских центров, втиснутых в ограниченные площади каменных стен, наши города были гораздо более просторными, при каждом доме имелись большие дворы с садами, и с весны до осени они утопали в цветах и зелени. Улицы были раза в три шире, чем на Западе. И не только в Москве, но и в других городах во избежание грязи их, как и главные площади, устилали бревнами, а поверх мостили плоскими деревянными плахами. Уже тогда в России существовал городской транспорт. Маскевич в 1611 г. описывал, что на рынке Москвы всегда стоят около 200 извозчиков. Получив мелкую монету, извозчик «везет как бешеный», покрикивая «поберегись», а проехав определенное расстояние, останавливается — пока не получит следующий грош. Другие авторы тоже упоминают извозчиков, подробно разъясняя, что же это такое, поскольку в Европе тогда транспорт существовал только частный. Если нет своей кареты или телеги, топай пешком. С наступлением ночи улицы перегораживались рогатками, охранялись караулами стрельцов и казаков. А при необходимости пойти куда-то в темное время требовалось иметь при себе фонарь, иначе могли задержать для выяснения личности.

Города, как уже отмечалось, были средоточием гражданской земской жизни и ремесленными центрами. Русские мастера удостоились самых высоких оценок современников: «Города их богаты прилежными в разных родах мастерами» (Михалон Литвин); «Русские ремесленники превосходны, очень искусны и так смышлены, что все, чего сроду не видывали, не только не делывали, с первого взгляда поймут и сработают столь хорошо, как будто с малолетства привыкли, в особенности турецкие вещи: чепраки, сбруи, седла, сабли с золотой насечкою. Все вещи не уступят настоящим турецким» (Маскевич). В Европе очень ценились также изделия наших резчиков по дереву, ювелиров, большим спросом пользовались на Западе русские замки. Их и сейчас можно видеть в музеях, от пудовых до крошечных, удивляющих своими причудливыми формами, да ведь еще и с «секретами», с «хитростями».

Площади являлись одновременно рынками с лавками ремесленников, купцов, торгами привозящих свои товары крестьян. Поблизости располагались харчевни, постоялые дворы. Но пьянство на Руси не приветствовалось, и «государевы кабаки» выносились подальше от центра, на пустыри или за городские стены. Пить-то, конечно, пили, но это допускалось лишь по случаю праздников. А за столь привычное в наши дни пьяное шатание по улицам могли спровадить в «бражную» тюрьму, а если попался во второй раз, то наутро еще и «протрезвить» батогами.

Подавляющую часть россиян составляло сельское население. И мы находим упоминания, например, что местность между Москвой и Ярославлем «изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них» (Ченслер), о «множестве богатых деревень» (Адаме), о «красивых деревнях» на Волге (Олеарий). Точнее, в сельской местности населенные пункты разделялись на более крупные села — в 15–30 дворов и имеющие церковь, а к селам тяготели деревни — от 2 до 10 дворов. Расстояния в России были огромными. Но различные районы связывались между собой довольно прочно, «почта организована похвально» (Михалон Литвин).

Для этого существовала ямская служба — которой, кстати, на Западе тоже не знали. «На больших дорогах заведен хороший порядок. В разных местах держат особых крестьян, которые должны быть наготове с несколькими лошадьми (на 1 деревню приходится при этом лошадей 40–50 и более), чтобы по получении великокняжеского приказа они могли немедленно запрягать лошадей и спешить дальше. Если эстафета, прибыв на место днем или ночью, подает светом знак, являются ямщики со своими лошадьми. Вследствие этого расстояние от Новгорода до Москвы, в котором насчитывается 120 немецких миль, может быть совершенно спокойно пройдено в 6–7 дней, а в зимнее время по санному пути еще и того быстрее. За подобную службу каждый крестьянин получает в год 30 рублей или 60 рейхсталеров, может к тому же заниматься свободно земледелием, для чего получает от великого князя землю и освобождается от всяких поборов и повинностей… Служба эта очень выгодна для крестьян, и многие из них стремятся быть ямщиками» (Олеарий). Фон Бухау уточняет, что ямы стояли через каждые 30 верст. Нечто подобное существовало и на больших реках — Хуан Персидский отмечает, что на Волге через каждые 10 дней пути в особых селениях на казенных ладьях происходила смена гребцов.

Период с конца XV до середины XIX в. палеографы называют «малым ледниковым периодом»: было гораздо холоднее, чем сейчас. Так что рассказы иностранцев о жутких русских морозах — не преувеличение. Но суровая природа подарила нашим предкам такое благо, как зимний путь, которого не было в Европе, отнюдь не имевшей в XVII в. шоссейных дорог и полгода утопавшей в грязи. Еще Контарини в 1477 г. с восторгом описывал пассажирскую кибитку из войлока — «сани вроде домика». А о более позднем транспорте сообщает Вебер: «Сани так закупорены, что снаружи воздух не проникает. По бокам окошки, полки для провизии и книг. Над головой светильник, зажигаемый с наступлением темноты. На полу полсть. В ногах нагретые камни или сосуд с горячей водой. Рядом ларец с вином и водкой». На повозки подвешивались большие фонари, чтобы можно было видеть дорогу ночью.

И представления о «сонном царстве», замкнутом в пределах натуральных хозяйств, тоже рассыпаются в прах. Напротив, возникает впечатление, что Русь пребывала в постоянном движении! Каждую весну десятки тысяч дворян и детей боярских с обслугой, казаков отправлялись из дома к южной границе, а осенью — обратно. А раз в 2–3 года — в Москву, на очередной смотр. То есть проехаться верхом, а то и пройтись пешочком откуда-нибудь из Костромы до Курска было для россиян вполне заурядным делом. По дорогам постоянно двигались туда-сюда ямщики, шли паломники в далекие монастыри, а зимой начинались интенсивные перевозки сданных налогов, оброков, товаров на рынки. И Ченслер по дороге из Ярославля писал: «Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в таком количестве, что это кажется удивительным. Каждое утро вы можете видеть от 700 до 800 саней, едущих туда с хлебом, а некоторые с рыбой». Вот вам и «сонное царство»!