День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

В марте, на «сороки» (Сорок мучеников), люди встречали весну, хозяйки пекли жаворонков. А на Благовещенье существовал обычай после церковной службы покупать птиц (наловленных к этому дню пацанами) и выпускать на волю. Птички как бы возносили молитвы освободившего их прямо на небо. Красивейшим праздником было и Вербное воскресенье. Стрелецкие полки строились на Красной площади, опять собиралась вся Москва.

«Людей, мужчин и женщин, собралось столько, что они не помещались на площади. Поэтому они заняли крыши ближайших домов и сараев, из-за чего некоторые крыши от большой тяжести провалились» (Роде). И открывалась торжественная процессия. Несли кресло патриарха, потом на колеснице везли мальчиков-певчих и разукрашенное дерево с золотыми яблоками. За ней шли князья и бояре с ветками вербы, потом священники и монахи с хоругвями и иконами, а дальше на «осляти» ехал патриарх, а под уздцы ее вел царь. Люди же провозглашали «осанну» и устилали путь перед патриархом цветными полотнищами и одеждами.

В Чистый четверг, кроме большой уборки, святили соль — как полагали, становившуюся средством от болезней и зол. На Пасху все православные выходили на крестный ход. Царь в этот день допускал к руке и одаривал яйцами каждого, кто попал вместе с ним в храм. А на Радуницу поминали усопших. Это было сугубо женским делом. Бабы расстилали на могилах рушники, раскладывали пироги, рыбу, крашенки. Читались традиционные «оклички» и «плачи», хотя они являлись только данью обычаю. «Если мимо проходил знакомый, женщины обращались к нему, разговаривали со смеющимся ртом», а потом дальше «выли» (Олеарий). На кладбище присутствовали несколько священников, переходили с места на место, служа по заказу панихиды. Но принесенную снедь в то время на могилах не оставляли, а отдавали слугам священников и нищим.

После Великого поста начинались молодежные игры и хороводы. В зависимости от праздника эти сборища бывали радуницкие, Никольские, зилотовы, русальные, семицкие, троицкие, всесвятекие, пятницкие, купальские, петровские. Хороводные напевы очень древние, в них встречаются имена языческих божеств, хотя давно уже забылось, кто есть кто и что это вообще были боги. Но обрядовые песни дополнялись импровизированными, веселыми, а часто и «солеными» частушками. А игр существовало множество, в том числе с поцелуями — как раз во время таких игр молодые люди знакомились, подбирали себе женихов и невест. На Николая-Чудотворца («Никола-весенний») в сельских общинах устраивались братчины (на них, в отличие от прочих пиров, посторонние не допускались). А на апостола Симона Зилота справляли «именины матери-Земли». Эти праздники знаменовали начало полевых работ. На Преполовение был женский день. Снова святилась вода в реках, но только для женщин. Толпы баб, раздевшись, входили в воду по пояс, а после прочтения молитв и водосвятия трижды окунались. Хотя иностранцы отмечают, что за женщинами и священниками при этом следовало много любопытных мужиков (Лунд и Вебер).

Осуществлялись в эти дни и дохристианские обряды, должные повысить плодородие. И некоторые были весьма далеки от понятий целомудрия. Так, бытовало поверье, что после сева яровых хозяин должен совокупиться с женой на пашне, сбросив семя в землю. Сажая капусту, последнюю рассаду накрывали горшком и белым платком с особым наговором (чтобы капуста была круглой и белой). От хозяйки также требовалось босиком и в одной рубахе, подпоясанной красными нитками, выходить по утренней росе на огород, чтобы найти первый огуречный цветок и с молитвой и заговором перевязать его ниткой, снятой с себя, — чтоб огурцы вязались. А перед прополкой огородов девушки «обегали гряды» для защиты от вредителей — собирались тайком в одну из ночей и неслись вокруг деревни в чем мама родила.

Неделя перед Троицей называлась русальной, и в селах «изгоняли русалок». Выбирали самую красивую девицу, украшали ее лентами и венками и в одной сорочке, с распущенными волосами везли верхом на кочерге. За ней шли все жители, подгоняя березовыми ветками, а она отбивалась метлой, которую держала в руках. Спроваживали «русалку» к полю, и она скрывалась во ржи, где ее гоняла молодежь. Семик — четверг накануне Троицы — был девичьим праздником. Они собирались на всполье, украшали лентами и завивали, сплетая вместе, две березки. «Крестили кукушку» — под березками на платке ставили птичку, сплетенную из травы «кукушкины слезки», вешая на нее крестик. Плели венки и целовались через них — «кумились». Считалось, что «семицкие кумушки» должны жить душа в душу хотя бы до Троицы. Вечером следовали общие хороводы, уже с парнями — на Семик проходили «смотрины невест». Накануне Троицы в церквях и на кладбищах опять проходило поминовение усопших. А когда наступал этот праздник, украшенные семицкие березки срубали и обносили вокруг села. В этот день после хороводов шли на реку пускать венки, гадая о судьбе — чей венок с чьим соединится, чей дольше проплывет, чей утонет. В Москве же на Троицу было торжественное шествие с участием царя, впереди которого несли «лист и веник» — охапку зеленых березовых веток.

В день летнего солнцеворота звонарь колокольни Ивана Великого опять приходил к государю и докладывал, что солнце повернуло на зиму, получая за «дурную весть» символическое наказание — должен был 24 часа просидеть в чулане колокольни. А в народе праздник солнцеворота приурочился к дням Аграфены-Купальницы и Рождеству Иоанна Предтечи (23 и 24 июня по ст. стилю). Готовились купальские костры — поверх дров их засыпали шиповником, крапивой и другими колючими и жгучими растениями. Огонь добывался обязательно «живой», с помощью трения. Делал это один из стариков, а принять огонь на бересту должна была непременно первородная девственница. Вокруг костров водились хороводы, прыгали через них в одиночку и попарно, парень и девушка. Если не разомкнули руки — то и любовь не разорвется. Несли к реке и хоронили «Купалу» или «Кострому» — соломенное чучело, развязывая и пуская по воде солому. И сами купались. Как осуждающе отмечал Стоглавый собор: «В городах и селах мужи и жены, отроки и девицы собираются вместе и со всякими скоморошествами, с гуслями и с сатанинскими песнями, с плясками и скаканием ходят по улицам и по водам, предаются различным играм и пьянству, и бывает отрокам осквернение и девам растление; а под конец ночи спешат к реке с великим криком, как бесные, и умываются водой». Но и в этом случае осуждения не срабатывали.

Купальская ночь считалась лучшей для сбора лекарственных трав — и колдовских тоже. Верили, что как раз тогда можно найти «разрыв-траву», разрушающую железо и показывающую клады, корень «архилина», с которым можно не бояться ни злого человека, ни злого духа, «тирлич-траву», отвращающую гнев сильных и дающую богатство и славу, «перелет-траву», дающую счастье на всю жизнь, ну и предел могущества — цвет папоротника, обеспечивающий довольство, здоровье, богатство, понимание языка зверей и птиц, открытие всех кладов, власть над духами…

В Петров день снова устраивались братчины. Готовили брагу и пиво, обязательно резали барана. Раскладывали костры на пригорках и встречали рассвет: по поверьям, в этот день «небо раскрывалось» и солнце «играло» — покажется, спрячется, а потом уже взойдет. Это была последняя хороводная ночь, дальше начиналась «страда», период самых интенсивных работ. Хотя и работы сопровождались праздниками. На Ильин день справляли «зажинки» — начало жатвы. Закосив ниву, оставляли «бороду», несжатый пучок, который украшали цветами, завивали и прикапывали землей. На день происхождения Честных Древ Животворящего Креста Господня (Медовый Спас) святили соты. И еще раз происходило водосвятие, на реках собирались «крестьяне с женами и детьми… женщины окунали детей в воду, некоторые взрослые сами бросались в реку» (Олеарий). Но после этого купание в реках уже запрещалось. А на Успение Пресвятой Богородицы отмечались «дожинки» — окончание жатвы. Это был женский праздник. Последний сноп, увитый цветами и лентами, торжественно, с песнями, несли в дом и устанавливали на почетном месте.