Темная вода - Ханна Кент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна девушка, черноволосая, с ранней проседью, спала рядом с Норой, прислонив голову к стене. Другая растянулась возле ее ног и храпела. Обе девушки были очень худые, с грязными ногами.
Кроме Норы, не спала только одна женщина. Бесцветная, с серыми волосами, эта женщина сидела, поджав под себя ноги, и очень внимательно разглядывала Нору. Поймав Норин взгляд, она подползла к ней поближе. Нора поспешно села.
— Мэри Фоли, — представилась женщина. — Как спалось?
Нора одернула на себе тюремную дерюгу.
— Я знаю, за что тебя забрали. Ты ребенка убила, — сказала женщина, обдав Нору несвежим дыханьем. — Тебе бы со священником поговорить. Ведь за такое женщин нынче вешают. — Наклонив набок голову, женщина окинула Нору хладнокровным взглядом. — Джоанну Ловетт еще месяца не прошло, как перед тюрьмой повесили за то, что мужа своего порешила. Как рыбка на леске болталась: туда-сюда, ну чисто рыбка!
Нора молча глядела на нее.
— Я сюда наведываюсь чаще, чем матрос к непотребной девке, — сказала женщина. — Я здесь все знаю.
— Я его не убивала.
Мэри улыбнулась:
— А я к чарочке отродясь не притрагивалась. Это дьявол мне в глотку льет прямо из бутылки. — Она отодвинулась, сев на пятки. — Изводница, что ли?
Нора мотнула головой.
— Так отчего твой ребенок помер?
— Это вовсе и не ребенок был.
Мэри Фоли вскинула брови.
— Это был подменыш.
Мэри осклабилась:
— Ну, ты и полоумная. Хотя лучше уж полоумной быть, чем совсем без ума. Вот про эту знаешь? — Она указала пальцем на храпевшую девушку. — Мэри Уолш. Хотела скрыть, что родила. Получит месяца три, если не вменят ей еще и оставление ребенка в опасности. Тогда срок больше будет. Вот ведь лихо как пришлось!
Нора глядела на молодую девушку, вспоминая Бриджид Линч, ее окровавленные ляжки. Долгожданного ребенка, зарытого бог знает где.
А подменыша похоронили у Дударевой Могилы. Десять дюймов земли над маленьким тельцем.
— А эта вот, с клеймом на лице, Мойнахан. Себя убить пыталась. — Мэри шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной руки. — Утопиться хотела. Болталась на воде как поплавок. Ну, ее и выловили.
Нора взглянула на веснушчатую девушку, на которую показывала Мэри. Та спала в углу, свернувшись калачиком, положив под голову руки.
— Сколько их здесь таких, искупавшихся — смех берет, ей-богу. Камни привязывать надо, если топиться надумала. Нет, я так тонуть не хочу. По мне тонуть — так только в бутылке. А потом, те, кому петля суждена, — она ткнула себя в грудь, — воды не боятся!
СОРОЧКА ЖАЛА МЭРИ ПОД МЫШКАМИ, она чувствовала, что ворот промок от пота. В таких больших и красивых зданиях, как здание суда в Трали, она сроду не бывала, но, казалось ей, вот-вот лишится чувств от жары, спертого воздуха и страха, источаемого всеми теми, кто стоял за зубчатым барьером, негодуя или обличая скверну этого мира. Его жестокость. Побои, воровство, грабеж и насилие.
Мэри искала глазами отца Хили. Он привез ее в суд из дома купца, в семье которого она провела последние три месяца, но народу было так много, что она потеряла священника из виду.
«Я выросла, — думала Мэри, проводя пальцами по натянутым швам. — Первое, что я сделаю, когда вернусь домой, я распорю одежду и выпущу швы, чтоб было посвободнее».
Ей хотелось сжечь эту одежду. Сжечь юбку, и блузку, и платок, и все, что было на ней, когда она пошла тогда с вдовой и осталась в ее хижине. Бросить в огонь и это новое платье, которого Михял даже не касался. Как ни терла она эту одежду, стирая ее по приезде в Трали, все равно она пахла мальчиком, его мочой, его слюнями, пахла бессонными ночами, когда он плакал, уткнувшись ей в грудь мокрым ртом. Пахла самодельным мылом. Мятой. Темным речным илом.
Мэри украдкой разглядывала джентльменов, принесших присягу. Все в черном, с подстриженными бородками, они невозмутимо сидели среди возбужденной толпы, собравшейся послушать приговор арестантам.
Отцу Хили и Мэри пришлось долго проталкиваться в передние ряды. Люди кружили вокруг судейских, кидались к ним темной массой, тянули за рукав, взывая к справедливости. Здесь же стояли и судебные репортеры, бойкие, остроглазые, некоторые из них посасывали карандаш. Мэри сделала глубокий вдох. Ладони ее были влажными от волнения.
Один из присяжных, встретившись с ней глазами, улыбнулся ей доброй улыбкой. Мэри поспешно перевела взгляд на кресло, где сидел судья — достопочтенный барон Пеннифатер. Вид у него был усталый.
В конце всей этой длинной череды слов ее будет ждать Аннамор. Вот о чем ей надо помнить. Надо будет ответить на вопросы, рассказать, как страшно ей было видеть все те ужасные дикие вещи, которые они творили с мальчиком. Как пугали ее все эти рассказы о фэйри, каким непонятым ей все казалось. Как боялась она Господа Бога, как молилась, чтоб Господь простил ее.
Прости меня, Господи! За то, что не воспротивилась — промолчала, ничего не сделала, не бросилась в воду, чтоб ударить вдову, чтоб выхватить, отнять у нее ребенка и унести его домой, к ее братьям и сестрам. Они бы стали ухаживать за ним, любить его, думала она. А то, что он плакал и кричал бы от голода, их бы не смутило. Они сами нередко плакали от голода. А в доме, где полно детей, одним больше — не велика беда.
Мэри вздрогнула. Шум в зале стих. Но в дверях, где по-прежнему теснились люди, слышались приглушенный гул разговоров и перешептывания. Публика вытягивала шеи, потому что в зал ввели Нэнс и Нору; кисти обеих были стянуты наручниками.
Месяцы заключения сильно переменили женщин — они выглядели похудевшими. Нэнс, казалось, одряхлела. В тюремной одежде она словно усохла, сморщилась, стала еще меньше ростом. Ее седые волосы, давно не мытые, приобрели желтоватый оттенок, плечи сгорбились. Подслеповатыми, затуманенными глазами она смущенно оглядывала зал, явно робея перед этой толпой.
Позади нее шла плачущая Нора. Вдову было не узнать. Куда девалась вся самоуверенность, ее упрямо вздернутый подбородок? Запавшие бледные щеки состарили ее на несколько лет. Резче обозначились морщины на лбу. Несмотря на жару в зале, Нору била дрожь.
Наверное, их решат повесить, подумала Мэри, и живот ее свело от страха. Ведь и она могла бы стоять с ними рядом.
Хотелось убежать из зала. Как говорить ей перед всеми этими людьми? Перед нарядными, дорого одетыми мужчинами, перед судьей, приехавшим из самого Дублина? Она ведь всего только девушка с болот, с земли, где только торф, и камыши, и черный ил, а под ногами не булыжники, не дощатый тротуар, а лишь трава, пыль и глина.
Обвинитель взглянул на Мэри, пригладил, откинув со лба, волосы; лоб его блестел от пота. Мэри почувствовала, что ноги у нее подгибаются.
— Занесите в протокол, что в ходе слушания дела по обвинению Гоноры Лихи и Энн Роух в умышленном убийстве суд вызывает в качестве первой свидетельницы Мэри Клиффорд из Аннамора.