Тени Шаттенбурга - Денис Луженский

– Ну что стоите, бараны?! – заорал покалеченный парень. – Наших бьют!

И тогда Кристиан побежал. Толпа с невнятными криками устремилась за ним. Юноша старался бежать как можно быстрее, но вновь накатила давешняя слабость, ноги стали заплетаться, и он едва не упал, крепко приложившись плечом об угол дома. А потом путь ему преградил человек – здоровенный огненно-рыжий детина, несущий на плече толстый шест длиной фуссов в восемь, не меньше.

«Вот мне и конец», – решил Кристиан.

Однако человек не пустил в ход свое грозное оружие, вместо этого схватил послушника за шиворот и толкнул себе за спину – с такой силой, что тот растянулся на земле. Потом здоровяк крикнул:

– Стоять!!!

Голос, больше похожий на раскат грома, заметался в узком канале улицы, с края крыши сорвались, испуганные неожиданным шумом, вездесущие воробьи.

Толпа остановилась.

– А теперь – назад!

– Отто, ты чего?! Не в себе, что ли? Надо его проучить!

– Я – сказал – назад! – Неожиданный спаситель поудобнее перехватил шест, на конце которого холодно блеснули внушительные кованые острие и крюк.

– Дункле, это ж один из них! В городе-то что творится, сам видишь!

Набычившись, держа багор поперек груди, Отто сделал шаг вперед, потом другой… Острие чиркнуло по стене дома, оставив борозду, – и толпа наконец-то подалась назад.

– Убирайтесь! – рявкнул здоровяк уже в спины уходящим.

Подождав, пока последний из них скроется в проулке, великан опустил оружие, развернулся и тяжелыми шагами направился к донельзя изумленному юноше. Рывком поставив его на ноги, плотогон рявкнул без обиняков:

– Дурак! Чего один по улицам ходишь?! У вас же охрана есть!

– Так… – растерянно пробормотал Кристиан. – А чего мне бояться-то? Мы же сюда с добром приехали.

– Добра вашего здесь покамест никто не видал, – угрюмо прогудел Отто. – А народишко боится: творится-то в городе и впрямь черт-те что.

– Мы-то здесь ни при чем.

– Каждому это не объяснишь. Да и поверит не каждый. Страшно людям, понял ты – нет?

Кристиан кивнул: в этом он с горожанами был согласен целиком и полностью.

– Пошли, доведу тебя до «Кабанчика», – решил здоровяк. – Да иди ты быстрее, чего плетешься…

У ворот постоялого двора их встретил сам барон.

– Что случилось? – спросил фон Ройц, внимательно оглядывая грязного послушника и его гиганта-сопровождающего. Выслушав ответ, повернулся к Дункле: – Спасибо. Вы нам очень помогли.

Отто смерил его взглядом.

– Людям страшно, – буркнул он, будто это все объясняло.

– Я понимаю. Именно поэтому и благодарю.

Перехватив поудобнее свой чудовищный багор, плотогон развернулся и через минуту скрылся в подступающих сумерках. Барон и юноша смотрели ему вслед.

– Вот, – первым нарушил молчание Кристиан, протягивая фон Ройцу бумаги. – Записи Шустера.

Ойген взял туго свернутые в трубку листы и остался стоять, похлопывая ими себя по бедру. О чем он думал? О том, что, того и гляди, против приезжих может подняться город? Если в Шаттенбурге забурлит, толпу не удержат ни императорская грамота, ни увещевания бургомистра, ни дюжина мечей… Да и где та дюжина? Поредела маленькая армия барона: трое дружинников погибли, еще трое после Ротшлосса от ран оправляются, Дитриху Шеербаху тоже досталось изрядно.

– Времени в обрез, – произнес Ойген будто бы самому себе и зашагал к постоялому двору, на ходу распутывая стягивающую листы бечевку. Кристиан, путаясь в полах сутаны, поспешил следом.

«… городской стражник Петер, от матушки своей возвращаясь, видел в лесу человека обликом престранного – двигался он словно в припадке падучей, руки и ноги его гнулись в обратную супротив человечьего обыкновения сторону, а на лице ни глаз не было, ни носа, лишь рот с зубами частыми длиною в палец…»

«… все в доме егеря Мартина умучены были смертию страшной, лишь дочка младшая выжила, облик чудовища сумевшая передать. Мордою и телом тот был похож на матерого кабана, лапы медвежьи, дыхание его было дымом, слюна была гноем и ядом, а глаза как черный огонь…»

«… дети, близ старой переправы игравшие, видели, как выбежал из леса черный человек. Бежал он на четвереньках, словно зверь дикий, и, прыгнув в воду, изловил большую рыбину, которую съел тут же с чешуей, костями и всею требухою. Когда дети закричали, человек испугался и бросился бежать, но, поскользнувшись, о камни голову раскроил. Позже в нем признали лесоруба Карла, сгинувшего годом ранее. Жена его созналась, что пропавший муж незадолго до гибели являлся к ней дважды ночами и брал ее силою, через что она потом оказалась в тягости. В срок она принесла не ребенка человечьего роду, а мохнатого звереныша. Плод сожгли, сама же лесорубова жена родами и помре…»

«… стоны эти страшные всю ночь раздавались, утром же следующего дня на поле обнаружилась огромная лужа зловонной слизи, от которой в лес уходила полоса слизевая же. Хлеба, что под слизью побывали, распались в прах и гной, а те, что близко росли, почернели и осыпались, и есть их стало нельзя. И на следующий год на поле этом хлеба не задались тоже…»

Вот тебе и тихий, спокойный городок Шаттенбург! Конечно, не каждый день – и не каждый год даже – подобное творилось, но как не поверить, что где-то неподалеку от города существует источник зла?! Теперь главное – его отыскать. По записям выходит, что чаще всего зловещие происшествия случаются в междуречье Дункеля и Айзенфлуса, предгорьях мрачного пика Небельберг…

* * *

– С ними поедешь ты.

Николас не удивился. Его внимательный взгляд не отрывался от лица барона, сохраняющего сосредоточенное и несколько отсутствующее выражение. Фон Ройц выглядел непривычно обеспокоенным и, хуже того, растерянным. Видеть, как подобные чувства обуревают Хладнокровного Ойгена, было чертовски тревожно.

– Я хотел бы сделать это сам, но, кажется, мне лучше не покидать город.

– Согласен, экселенц. Сейчас вы – старший повар на здешней кухне, и как только отвернетесь от горшка – варево сразу выкипит в очаг.

Призрак усмешки показался на губах барона, тут же сгинув без следа.

– Ты всегда меня понимал, мальчик. И я всегда знал, что могу на тебя положиться.

Эти слова не требовали ответа, поэтому министериал лишь коротко поклонился. Сегодня при дворе императора не много находилось глупцов, что пытались перекупить его верность фон Ройцу. Хотя и мало кто знал обо всех причинах подобной верности.

– Как поживает твоя сестра?

Вопрос едва не застал Николаса врасплох – иногда ему казалось, что Ойген читает его мысли с той же легкостью, с какой складывает извлеченные из приходных книг числа.