По ту сторону - Инга Андрианова

Where is Mr. Fontannaz? — обратилась я к администратору.

Checked out, — было мне ответом.

Я сунула письмо в карман и покосилась на Антона, который что-то увлеченно внушал Артамонычу. Мимо нас на одной ноге проскакал Витька Баринов. Грязно ругаясь он плюхнулся в кресло и тупо уставился на свою ступню:

— Я же читал, что морские ежи на людей не нападают!

Антон посмотрел на Витьку, на его распухшую ногу, на океан и глубокомысленно изрек:

— Интересно, за кого же они тебя приняли?

Я зажала рот и тихо отползла в кусты.

— Очень смешно! — Витька поднялся с кресла и, чертыхаясь, захромал на выход.

В день отъезда мы снова собрались в фойе. Витька демонстративно припадал на левую ногу, глотал таблетки и ругал медицину. Артамоныч дремал в кресле, намазав обгоревший нос, а Кузя яростно метался между лифтами.

— Да не переживай ты так, — вступил Ираклий, — ничего с твоим чемоданом не случится!

— Я не из-за чемодана, я ехать не могу, — ответил Кузя и грустно посмотрел на свои ноги: босые Кузины пятки как-то очень по-местному смотрелись на деревянном полу.

— Ты чего босиком-то? — заволновались технологи, — Тоже ежа раздавил?

— Хуже — я ботинки спросонья в чемодан засунул, а подлый мас-мас чемодан уволок.

— Хорошо хоть оделся! — рассмеялся Антон, глядя в небритую Кузину физиономию.

Харди появился в дверях свежий и бодрый как всегда, покосился на Кузины ноги и выразил обеспокоенность их судьбой в условиях московского климата.

Из грузового лифта выкатили багаж, и счастливый Кузя вернулся к цивилизации.

Всю дорогу до аэропорта Харди расспрашивал меня об экскурсиях, о настроении гостей, о впечатлениях от поездки. Довольный ответами, он пожал мою руку, повернул ее ладонью вверх.

— Что пишут? — улыбнулась я.

— Пишут, что тебе не нужно заводить семью.

— Что значит, не нужно?

— Во всяком случае новую.

— Это еще почему?

Харди поднял на меня свои раскосые глаза и с расстановкой произнес:

— Мой тебе добрый совет: не выходи второй раз замуж. По возможности, оставайся одна.

— Да что они все сговорились? То Эльф со своим пророчеством, то Деннис со своим суицидом, то Харди со своей хиромантией — все поют в унисон.

— Кобели! — изрек Антон, — Все хотят одного, а чего — сама знаешь!

С этими словами он отправил нас в Москву, а сам улетел в Сингапур встречаться с местным банком.

Скучать по Антону я начала уже в самолете. На этот раз со мной сидел чужой дядька, и некому было лечить мои недуги. В переполненном салоне мне было страшно одиноко. Народ делился впечатлениями, хвастался покупками и дружно набирался. Я старалась больше спать, чтобы не думать и не вспоминать, а просыпаясь, видела все тот же самолет, все те же лица… все то же странное свечение из окна. Оно мерцало, затягивало внутрь, и от нечего делать я отдернула шторку …

Солнечные блики отразились от вершин, разом вспыхнули и ослепили, все на свете потеряло свой смысл, в одночасье стало неважным — меня захлестнула волна кромешного восторга. Мой мир погрузился в Тибет.

Как невыносимы Гималаи на рассвете! Они — словно бескрайнее море во время непогоды, только иного оттенка.

Один гребень сменяет другой, уводя сознание за горизонт.

Эти захватывающие дух высоты мудры и непостижимы, как сама жизнь. Они сводят с ума, подавляют своим совершенством. Нет сил оторваться от их алебастровых склонов, надменных вершин и лазоревых нимбов.

Глядя прямо в глаза этой тайне, ты с грустью сознаешь мимолетность свою и конечность. Трудно смириться с таким приговором, но уже теснит, теснит грудь новая разгадка.

Из самых истоков твоих прорастает она, наполняет твой мир, озаряет… и неожиданно меркнет, оставив в душе неизгладимый след поцелуя детства…

Очнулась я уже в Москве. Сколько лет мы летели? Где нынче великий Тибет? В каком году я потерялась? Все осталось за шторкой иллюминатора, разделившей судьбу пополам. Солнечная страничка истории сложилась в квадратик и, прячась от хлесткой московской метели, опустилась на самое дно моей памяти.

Бег по кругу и длинный рассказ

Я вернулась в обыденный мир с серым мартовским снегом, ночными заморозками, утренней капелью, в мир, где северный ветер сдувает загар, а вьюга остужает сердце. Без Антона жизнь потеряла свой цвет, и единственным ярким пятном оставалась Алиса. Чтобы хоть как-то отвлечься, я водила ее на бульвар, в кинотеатр и в Серебряный Бор. Так в бегах от собственной тоски я дожила остаток марта.

Антон объявился в начале недели, и с его приездом в Москву пришла весна, первым дождем, словно куполом, накрыла город. В одну ночь снег стаял без следа, оголив черные лоскуты газонов. Пригорки насытились теплом и влагой, брызнули желтыми огоньками мать-и-мачехи. Апрель завозился мошкарой, сдул остатки зимы из низин и оврагов, развеял прошлогоднюю листву, выстелил землю зеленым ковром. Порывы ветра распахнули окна, сорвали шапки и шарфы и разом покончили со всеми атрибутами недавней стужи.

Детские площадки загалдели, застучали лопатками, заскулили качелями. Сады и парки выстрелили вербой.

На работе наступило затишье — Европа ушла на пасхальные каникулы. Артамоныч, предчувствуя весенний загул, взял без содержания, махнул нам рукой и растворился в пелене дождя.

Оставшись в одиночестве, я перемыла чашки, включила чайник, подошла к окну. Дождь покапал — покапал, да и затих. Снаружи наметилось просветление. Я уткнулась лбом в стекло, наблюдая за тем, как тощий кот в поисках романтики обходит подвальные отдушины. Отдаться поискам коту мешали дети и машины, снующие туда-сюда. Кот прижимался к земле, дергал хвостом, то и дело отвлекался на птиц.

— Чего дают? — услышала я голос Антона.

— Сериал «Из жизни полосатых».

— Давно идет?

— С Юркиного отъезда.

Антон посмотрел на часы.

— Сейчас составим письмо и поедем домой.

Я села за компьютер, Антон занял Юркино место и начал диктовать мне текст.

Дверь распахнулась, в комнату вошла Амина: