Влюбляясь в Бентли - Адриана Лав

— Ты говоришь так только потому, что боишься, что я могу понять. — Я моргнула. — Я могу понять тебя, и это пугает тебя до смерти.

— Почему? — огрызается он.

— Почему что?

— Какого черта тебе нужно понимать, что я чувствую? — сарказм так и сочится из него. — Ты что, планируешь завести себе какую-нибудь мерзкую привычку?

— Это не смешно.

— Ты права. Это не смешно.

Он делает шаг ближе. Я чувствую тепло его дыхания на щеке. Вижу щетину на его челюсти. Как он опускает длинные темные ресницы, когда его взгляд ненадолго опускается к моим губам, а затем медленно поднимается, обследуя каждую черточку моего лица, прежде чем встретиться с моим взглядом. Моя плоть вздрагивает от осознания того, что его эрекция прижата к моему животу.

— Черт бы тебя побрал за то, что у тебя рот, который нужно целовать, — рычит он, проводя пальцем по моей нижней губе.

Я вдыхаю и задерживаю дыхание.

— Я хочу понять тебя, — выдыхаю я.

— Нет, не хочешь. Ты просто думаешь, что хочешь.

— Я здесь, — бормочу я, как будто это доказательство.

Проходит несколько напряженных мгновений: наши рты так близко, но еще не соприкасаются. Мой живот сжимается от предвкушения. Я вспоминаю ощущение его языка, скользящего по моему; дикий вкус его обжигающих поцелуев на воздушном шаре.

Будь ты проклята за то, что у тебя такой привлекательный рот.

Он вздыхает и отступает назад. Он поворачивается и выходит из гардеробной, подходит к одному из окон в пол и, прислонившись плечом к оконной раме, смотрит на улицу. Я бросаю орла, обратно на полку и иду за ним. Голос у него глубокий, измученный.

— Я не могу перестать дрожать. Это самое ужасное чувство в мире — не иметь возможности управлять своим телом. Внутри меня болит кровь. Мне больно, когда кровь перекачивается по моим венам. Ничто не может остановить боль. Она не прекратится, пока мое тело не получит то, чего оно жаждет. — Его голос дрогнул. — Мне нужна одна доза! Я не могу, блядь, долго это терпеть.

— Можешь, — настаиваю я, подходя к нему сзади и кладя руку на его плечо. Мышцы напрягаются под моей ладонью.

— Это достаточно уродливо для тебя… Я достаточно уродлив? — Он поворачивается ко мне.

Теперь напрягаюсь я. Его слова, как камень, оседают в моем желудке.

— Честно говоря, — я сделала паузу, глядя на него сверху вниз и подбирая нужные слова. — Ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. Настолько красивый, что иногда у меня перехватывает дыхание.

— Не надо… — он качает головой, его глаза встречаются с моими. — Это не красиво. Это хреново. Это жалко. Я не должен был приводить тебя сюда. Это было неправильно. Ты заслуживаешь лучшего, чем это все.

— Ты тоже, — пробормотала я. Он хихикает, и я чувствую вибрацию до самых пальцев ног.

— Что смешного? — спрашиваю я, глядя на него снизу вверх.

— Когда ты так смотришь на меня, я почти верю тебе.

Мое сердцебиение учащается при мысли о том, что Стерлинг снова поцелует меня. Я глубоко вдыхаю его запах. Я закрываю глаза на мгновение, вспоминая ощущение его языка, его вкус. Мои губы дрожат от предвкушения. Мои соски упираются в ткань рубашки. От грубо произнесенного имени волосы зашевелились у меня даже на висках. Я открываю глаза и вижу, как он отстраняется.

День четвертый — усталость и открытые раны:

Воспоминание из детства — куриный суп со сливками и тосты. Моя бабушка готовила его для меня всегда, когда я болела.

Я стою у барной стойки, сняв часть нагрузки с больной ноги, намазываю кусочек тоста маслом и кладу его на тарелку вместе с двумя другими. Половником наливаю суп и посыпаю сверху перцем. Клянусь, за последние четыре дня Стерлинг сбросил пятнадцать фунтов. Если он не съест что-нибудь в ближайшее время, я боюсь, что может произойти.

— Еда готова, — кричу я, пододвигая тарелку к тому месту, где он обычно сидит за барной стойкой. Я не хочу, чтобы суп оказался на полу, как раньше, поэтому ему придется зайти сюда, чтобы поесть.

— Я не голоден, — раздается в ответ из ванной. — Ты ешь.

— Или ты будешь есть, или я буду вынуждена позвонить в службу спасения, когда ты упадешь от недоедания. — Я наполовину шучу, наполовину говорю серьезно. Ему нужно поесть, и он не будет этого делать, если я не заставлю его.

Раздается громкий удар, и на плитку падают вещи. Обойдя бар, я окликаю: «Стерлинг?». Только когда я вхожу в ванную, я вижу, что он лежит на животе возле унитаза.

— О нет, Стерлинг, — я бросаюсь к нему, возвращая полку, на которую он упал, на место у стены. Все, что когда-то стояло на полке, разбросано по полу. Я опускаюсь на колени рядом со Стерлингом, одно из моих коленей размазывает кровь по плитке. О Боже. Ненавижу кровь. Я трясу его за плечо, умоляя ответить. Но ответа не получаю.

Я хватаю его за плечо и переворачиваю. Стерлинг падает на спину. Из широкой раны на щеке хлещет кровь. Нижняя губа разбита. Его лицо бледное. Мои руки дрожат, нависая над ним.

Что мне делать?

Сохранять спокойствие. Выяснить, насколько глубок порез.

Мой взгляд поднимается, быстро обегает ванную комнату и останавливается на полотенце для рук, лежащем на столешнице. Я поднимаюсь на ноги и тянусь за ним, тут же опускаясь обратно рядом с ним. Я прижимаю полотенце к порезу, оказывая давление. Я где-то слышала, что после удара головой нельзя давать человеку спать в течение часа, но, к счастью, похоже, что Стерлинг сначала ударился щекой. После того как полотенце пропиталось, я отношу его в раковину, промываю и повторяю эти действия до тех пор, пока кровотечение не замедлится. Отодвинув полотенце, я внимательно осматриваю порез. Он выглядит хуже, чем есть на самом деле.

— Стерлинг? Эй. Очнись, — пытаюсь я снова.

Он бормочет что-то бессвязное, и я с облегчением выдыхаю долгий вздох, наблюдая, как трепещут его ресницы.

— Что случилось? — слабо произносит он,